Флэшбэк

— Господи Иисусе, — выдохнул Вэл.

— Что это?

Вэл без слов, не отрываясь от следующей папки, швырнул деду ту, что уже прочел.

— Господи Иисусе, — снова проговорил он.

Леонард начал читать. Такие дурные предчувствия были у него только раз в жизни — когда его жена Кэрол пришла домой и сообщила ему, что у нее рак яичников.

Это были ксерокопии доклада для жюри присяжных — доказательства, снимки, сделанные со спутника, записи телефонных разговоров и другая информация. Из всего этого вытекал единственный вывод: пять с половиной лет назад Ник Боттом, детектив первого ранга из отдела по особо важным делам, узнал о романе своей жены с Харви Коэном, помощником окружного прокурора, — и подстроил убийство обоих, замаскировав его под автокатастрофу.

— Господи Иисусе, — прошептал доктор Джордж Леонард Фокс.

Вэл закончил беглый просмотр последней папки, встал, вытащил альпинистские веревки из стенного шкафчика и бросил их на пол. Потом он открыл свою сумку и начал вынимать оттуда вещи, одновременно опустошая карманы собственной куртки.

Леонард понял, что мальчишка набивает карманы пистолетными обоймами и горстями пуль.

После этого Вэл набросил на плечо бухту веревки с карабинами, вышел из двери и исчез в лабиринте боксов внутри прежнего «Беби-гэпа».

— Вэл! — Леонард побежал к наружным дверям, выкрикивая имя внука.

Но тот уже скрылся из виду — вероятно, сбежал по неработающему эскалатору и завернул за угол коридора.

Леонард стал беспомощно ходить по кругу. Что он может сделать? А если позвонить Ганни Г., охраннику, и сказать, чтобы он не выпускал Вэла? Но в развороченном боксе Ника Боттома, конечно, не было телефона. Сердце схватило после короткой пробежки по коридору. Догнать Вэла не было ни малейшей возможности.

Старик подошел к перилам и посмотрел на то, что прежде было элитным моллом. Перед замызганными окнами бывших магазинов на грязных плитках валялись вонючие мешки с мусором.

Если бы сквозь запыленные, частью открытые фонари в крыше не проникало немного света, в молле было бы совсем темно и нечем дышать.

— Боже мой, боже мой, — прошептал Леонард, почти уверенный, что Вэл отправился за пистолетом и станет бродить у входа, дожидаясь возвращения отца. Придет ли Ник пешком или приедет на машине, он все равно будет мишенью.

Леонард почти уже вернулся в бокс, когда услышал удары и звук бьющегося стекла.

«Господи, они бьют Вэла».

Он снова побежал к перилам, но оттуда по-прежнему никого не было видно; казалось, все в порядке. Леонард остался бы стоять там в ожидании, что кто-нибудь появится и объяснит причину шума, но боль в груди была невыносимой.

Хватая ртом воздух, Леонард вернулся в бокс Ника, отодвинул пустые ящики и сел на кровать. В груди болело так, что он подумал: «Сейчас потеряю сознание». Он заставил себя подняться и подошел к столу, глядя на груду папок.

Вэл вытащил из своих карманов все — перочинный нож, записную книжку, всякий хлам, чтобы освободить место для обойм и отдельных патронов, которые у него были с собой. На столе лежал и телефон Дары: Вэл в спешке забыл его взять. Леонард с трясущимися руками сел на кровать и активировал несколько функций, все еще действовавших на телефоне, потом перешел к зашифрованным текстам и большим видеофайлам.

Появился запрос на трехбуквенный пароль.

Вспомнив, как его прелестная, проказливая дочь рассказывала отцу, почему она влюбилась в человека с таким нелепым именем — Ник Боттом, Леонард набрал буквы: с-о-н.

И получил доступ. Сначала он открыл видеофайлы, но те оказались не видеодневником: в камеру — явно более высокого разрешения, чем установленную на телефоне Дары, — смотрели незнакомые Леонарду люди, говорившие об использовании флэшбэка. Файлы были громадными. Леонард прокручивал их, но там возникали все новые и новые люди, говорившие в камеру. Дара ни разу не появилась. Леонард не мог понять, почему эти записи оказались в ее телефоне.

Массируя одной рукой болевшую грудь, Леонард закрыл видеофайлы и открыл текстовые. Это был дневник, который вела дочь в последний полный год своей жизни — от конца весны до начала осени. Текст тоже был запаролен, но Леонард опять догадался: Килдар — так звали попугайчика, которого Дара держала в восьмилетием возрасте. Файл открылся. Он читал поспешно, все быстрее переходя с одного дня на другой, пока не добрался до последней записи, сделанной за день до гибели Дары.

— Боже мой, боже мой, — снова проговорил Леонард с безграничным ужасом и удивлением.

Это меняло все. Стостраничный материал для жюри присяжных, обвинявший Ника в убийстве, становился просто печальной шуткой. Менялось все.

Надо найти телефон и позвонить Нику. Пусть полиция выследит его по звонку. Неважно. Надо найти и остановить Вэла. Надо… Леонард вдруг ощутил резкую боль в груди — куда сильнее той, привычной и неприятной, что распускалась цветком. Затем она сделалась расширяющимся плащом темноты, который сначала порхал вокруг Леонарда, словно черная летучая мышь, а потом плотно его стянул. У старика помутилось в глазах, дыхание перехватило.

«Мне нельзя терять сознание, — подумал Леонард. — Надо сказать Нику. Надо сказать Вэлу. Надо сказать всем…»

Он не почувствовал, как упал.

1.15

Санта-Ана и в воздухе

24 сентября, пятница

Аэропорт Джона Уэйна находился вне зоны боев, бушевавших вокруг Лос-Анджелеса уже шесть-семь дней. Однако множество военных машин Национальной гвардии и других воинских подразделений постоянно грохотали по 405-му шоссе, которое пересекало территорию аэропорта к северо-востоку от взлетно-посадочной полосы 1L/19R. Аэропорт не использовался для военных перевозок — только для обычных коммерческих фрахтов и порой для пассажирских рейсов. Последние чаще совершались с небольшого аэродрома в округе Ориндж, не входившего в состав Лос-Анджелеса. В последние годы были сняты ограничения по шуму, прежде почти не дававшие взлетать с полосы 19R большим пассажирским лайнерам: те должны были резко набирать высоту и закладывать крутые виражи над Ньюпорт-Бичем.

Вообще-то ни одному самолету Накамуры, выполняющему коммерческий или частный рейс, не разрешалось приземляться в аэропортах Лос-Анджелеса. Но аэропорт Джона Уэйна уже много лет оставался официальным исключением. В этот пятничный вечер курьерский грузовой самолет Накамуры А310/360, переделанный из почтового лайнера «Федерал экспресс», вылетел из Токио, совершил промежуточную остановку на Гавайях, затем приземлился для дозаправки в Лос-Анджелесе и теперь ожидал назначенного на семь вечера отлета в Денвер.

За пять минут до этого времени капитан запросил об изменении плана полета и переносе взлета на восемь часов. Диспетчеры направили запрос в гражданский Лос-Анджелесский центр управления воздушным движением в Палмдейле и во Временный военный центр управления воздушным движением на территории бывшего аэропорта Боба Хоупа в Бёрбанке: на весь срок действия военного положения он стал региональным центром такого рода, и контролировало его Воздушное командование Национальной гвардии Калифорнии. Оба центра дали согласие на часовую задержку. Одновременно стало известно, что над зоной боев, центр которых теперь находился в полусотне миль от аэропорта Джона Уэйна, военные летательные аппараты движутся настолько плотно, а взлеты и посадки в Лос-Анджелесском международном аэропорту настолько часты, что все коммерческие рейсы из аэропорта Джона Уэйна на восток следуют таким маршрутом: на запад над Тихим океаном, потом на северо-запад вдоль побережья до точки разворота около Моро-Бей, и лишь потом — на восток-северо-восток, входя в воздушный коридор на Денвер где-то к северо-востоку от Лас-Вегаса. Всех пилотов предупредили, что расчетную потребность в топливе следует скорректировать.

Экипаж самолета Накамуры также известили, что дальнейшие задержки вылета в эту пятницу невозможны: по закону о чрезвычайном положении аэропорт Джона Уэйна будет закрыт на ночь, с 8.15 вечера по тихоокеанскому летнему времени.