Само совершенство. Том 1

— Привет, — ответила Джулия. — Как дела на ниве юриспруденции?

Тед работал помощником шерифа, но, кроме этого, он недавно получил степень по юриспруденции и сейчас как раз ожидал результатов экзаменов на звание адвоката.

— Просто потрясающе, — попытался отшутиться Тед, — я вручил миссис Геркович повестку в суд за неосторожный переход улицы. Значит, можно считать, что день прожит не зря.

Чуткое ухо Джулии различило в голосе брата нотки цинизма, которые впервые стали появляться три года назад, после того как распался его непродолжительный брак с дочерью самого богатого жителя Китона. Тед крайне болезненно воспринял развод и ожесточился. Все члены семьи Мэтисонов видели это и очень переживали, но помочь ничем не могли.

Карл же, напротив, был счастливо женат уже полгода и прямо излучал радость и оптимизм. Сжав Джулию в медвежьих объятиях, он объяснил отсутствие жены:

— Сара не смогла приехать к ужину. Она еще не совсем оправилась от простуды.

Открылась входная дверь, и на освещенном крыльце появилась Мэри Мэтисон. Если не считать нескольких седых прядей и появившейся после недавнего сердечного приступа осторожности в движениях, Мэри Мэтисон была все такой же моложавой, энергичной и жизнерадостной, как и 15 лет назад.

— Дети, — позвала она, — поторопитесь! Ужин остывает.

За ее спиной выросла внушительная фигура преподобного Мэтисона. Он был по-прежнему высоким и стройным, но теперь ему приходилось все время носить очки, а голова стала совсем седой. Обняв Джулию, он похлопал по плечу сыновей, и вся семья двинулась в столовую.

Теперь, когда дети выросли и жили отдельно, Мэри Мэтисон накрывала стол в гостиной, чтобы превратить их совместные трапезы в небольшой праздник. Но это было единственное, что изменилось в привычном укладе. Обстановка за столом осталась прежней. Как и раньше, смеялись, делились последними новостями, обсуждали возникшие проблемы и находили пути их решения. Темы сменяли друг друга так же, как и блюда с жареным мясом, картофельным пюре и свежими овощами.

— Как продвигается строительство дома Адлесона? — спросил отец, благословив пищу.

— Ужасно. — Карл, к которому был обращен вопрос, помрачнел. — Честно говоря, все это уже начинает действовать мне на нервы. Водопроводчик перепутал местами горячие и холодные трубы, электрик подсоединил лампочку на веранде к выключателю, установленному над мусоропроводом. Поэтому когда вы хотите включить мусоропровод, загорается лампочка на веранде…

Джулия всегда сочувственно относилась к профессиональным бедам и переживаниям брата, но его сегодняшние несчастья рассмешили ее.

— А к чему он подсоединил выключатель от мусоропровода!

— с трудом сдерживая смех, спросила она.

— К вытяжке над плитой. Герман был опять в одном из своих «настроений». Честно говоря, я подозреваю, что он сознательно портит любое порученное ему дело, чтобы иметь возможность подольше заниматься любимой работой.

— В таком случае тебе лучше проследить за тем, чтобы он хотя бы все остальное подключил туда, куда нужно. Ведь Адлесон все-таки наш мэр. Представляешь, что произойдет, если он въедет в новый дом, включит, например, сушилку, а вместо этого взорвутся все его замечательные микроволновые печи.

— Это совсем не повод для шуток, Джулия. Адвокат Адлесона настоял на включении в договор пункта о неустойке. Если я не закончу этот дом к апрелю, то за каждый день просрочки мне придется платить 150 долларов. А я его не закончу, если, конечно, не произойдет чуда.

Джулия попыталась придать своему лицу серьезное выражение, но стоило ей представить себе мэра, пытающегося зажечь лампочку на веранде и включающего вместо этого мусоропровод, как у нее в глазах начинали прыгать веселые чертики. Эдвард Адлесон был не только мэром, но и владельцем банка, магазина по продаже автомобилей «Форд», магазина скобяных товаров и огромных участков земли к западу от Китона. Кроме того, она, как и любой житель Китона, очень хорошо знала Германа Хенкельмана. Электрик по специальности и холостяк по жизни, этот странный человек был оригиналом по призванию. Так же, как и его отец, Герман жил один в крохотной хижине на окраине города, работал, когда хотел, пел, когда наливался, и мог часами говорить об истории с таким знанием дела, которое бы сделало честь любому университетскому профессору. Последнее, естественно, происходило, когда он был трезв.