Само совершенство. Том 1

— Эй, Зак, послушай, а что ты будешь делать, если послезавтра пойдет снег? — свесившись с верхней койки, Доминик Сардини обращался к человеку, лежавшему внизу, неподвижно уставившись в потолок. — Ты слышишь меня? Зак! — Не дождавшись ответа, Доминик немного повысил голос.

Отвлекшись от непрестанно одолевавших его мыслей о скором побеге и сопряженном с ним риске, Зак перевел взгляд на гибкого, оливково-смуглого тридцатилетнего итальянца, который был его соседом по камере в амариллской городской тюрьме и принимал непосредственное участие в предстоящей операции. Дело заключалось в том, что дядя Доминика, который в соответствии с тюремной картотекой являлся всего лишь отошедшим от дел букмекером, на самом деле был не кем иным, как одним из донов лас-вегасской мафии. Зак заплатил Энрико Сандини целое состояние за организацию своего побега. Но несмотря на все уверения Доминика в том, что его дядя — «уважаемый человек», Зак до сих пор сомневался в надежности слова мафиози и в том, что огромная сумма, переведенная Мэттом Фаррелом на счет Энрико Сандини, действительно купит ему свободу.

— Думаю, что со снегопадом я уж как-нибудь управлюсь, — отрезал он.

— Чудно. Но когда «управишься», не забудь, что должен мне десять баксов. Мы поспорили на них еще во время прошлогодней игры «Бээрз», а ты мне их до сих пор не отдал. Помнишь?

— Отдам, как только выберусь отсюда, — ответил Зак и, на тот случай, если их кто-нибудь подслушивал, добавил:

— когда-нибудь.

Заговорщицки ухмыльнувшись, Сандини снова улегся на свою койку, скрестил ноги и, распечатав пришедшее из дома письмо, углубился в чтение.

Десять паршивых долларов… Еще больше помрачнев, Зак вспомнил, с какой легкостью в свое время он разбрасывался десятидолларовыми чаевыми. А в том аду, где он провел последние пять лет, за десять долларов могли и убить. Заветные десять долларов делали доступными любые «радости», скрашивающие однообразное существование заключенных, — сигареты с марихуаной, таблетки и журналы на любой, самый извращенный вкус. За деньги здесь можно было купить и многое другое.

Зак давно взял за правило не вспоминать прежней жизни. Подобные воспоминания делали его новую обитель — пятиметровую камеру с раковиной, парашей и двухэтажными нарами — еще более невыносимой. Но сегодня, когда он твердо решил бежать или умереть, Зак сознательно пробуждал в себе полузабытые воспоминания, и вместе с возвращающейся памятью в нем крепла решимость бежать во что бы то ни стало, как бы ни был велик риск. Он хотел вспомнить и бессильную ярость, овладевшую им, когда за его спиной захлопнулась дверь тюрьмы, и то, что произошло на следующий день, когда во время прогулки в тюремном дворе его окружила толпа ублюдков.

— А вот и наша звезда, — подзуживали они, — ну-ка, давай, покажи нам, как тебя научили драться в Голливуде.

Когда Зак бросился на самого здорового из этих подонков, им владела не только безрассудная злость. Было и еще кое-что — подсознательное желание как можно скорее покончить счеты с жизнью, но перед смертью все же успеть причинить боль своим мучителям. Что касается последнего, то это ему удалось. Зак был в прекрасной форме, да и бесчисленные трюковые драки в фильмах, где он играл «крутых парней», многому его научили. Драка закончилась для Зака тремя сломанными ребрами и отбитой почкой, но по меньшей мере двое из его противников выглядели гораздо хуже.

Эта победа стоила ему недели карцера, но зато больше никто и никогда не пытался задирать его. По тюрьме распространился слух, что он опасный маньяк, и даже самые свирепые бандиты обходили его стороной. Определенное уважение в здешних кругах вызывало также то, что он был не каким-нибудь мелким жуликом, а осужденным убийцей. Шло время, и тюремная жизнь многому научила Зака. Через три года он понял, что единственный способ хоть как-то облегчить свое существование — это попасть в категорию расконвоированных. А для этого нужно было стать паинькой и играть по здешним правилам. Поставив перед собой такую цель, Зак вскоре достиг ее. У него даже сложились товарищеские отношения с некоторыми из заключенных. Но ни одной минуты покоя за все эти пять лет. Успокоиться — значило смириться со своей судьбой, а Зак был не в состоянии сделать это. Он ни на мгновение не мог последовать советам товарищей по несчастью и принять свое заключение как неизбежное зло. Он пытался играть и делал вид, что «приспособился», но это не имело ничего общего с его истинными намерениями. Мысли о чудовищной несправедливости всего происшедшего с ним начинали одолевать его с момента пробуждения и не прекращались до тех пор, пока он не засыпал. Ему было необходимо бежать как можно скорее, пока они не свели его с ума. План побега был разработан до мельчайших деталей. Каждую среду Уорден Хадли, хозяйничавший в тюрьме, как в своей личной вотчине, отправлялся в Амарилло на заседание правления округа. Зак выполнял при нем функции водителя, а Сандини — посыльного. Сегодня была среда, но накануне Хадли сообщил, что заседание переносится на пятницу. Таким образом, запланированный побег откладывался на два дня. Зак до боли стиснул зубы. Если бы не эта идиотская задержка, он бы уже был на свободе. Или в морге. А теперь впереди еще два долгих дня, и Зак не знал, как ему удастся перенести это ожидание.