148  

– Три раза, – сухо ответил Тони. – На четвертый его конь споткнулся и упал, придавив Джордана. Тот сломал руку.

Александра побледнела, но Тони, погруженный в воспоминания, уже ничего не замечал.

– Джордан, конечно, не плакал. Ему не разрешали плакать, даже когда он был совсем маленьким. Дядя считал, что слезы не подобают мужчине. У него на этот счет были самые неколебимые убеждения.

Александра подняла лицо к солнцу, смаргивая слезы.

– Какие именно?

– Дядя считал, что настоящий мужчина должен быть тверд, безжалостен, независим и уверен в себе. И твердил это Джордану с утра до вечера. Любые эмоции считались недопустимыми и недостойными мужчины. Чувствительность, любовь, искренняя привязанность – это малодушие и изнеженность. Словом, то, что делает человека уязвимым, незащищенным. Дядя не одобрял также любые легкомысленные поступки и развлечения, за исключением флирта с противоположным полом, что он считал олицетворением мужественности. По-моему, я ни разу не видел его смеющимся веселым, неподдельным смехом. Он был способен лишь саркастически улыбаться, не более того. Потому, вероятно, и Джордан редко смеется. Для моего дяди самым главным было превзойти остальных во всем и работать, неустанно трудиться – весьма странное мировоззрение для аристократа, как ты уже, несомненно, поняла.

– Я всегда могу заставить его смеяться, – объявила Александра с грустью и гордостью.

– Да, твоя улыбка растопит сердце любого мужчины, – рассмеялся Тони.

– Неудивительно, что он не хочет говорить о своем детстве.

– Однако стремление моего дяди к превосходству дало и хорошие плоды.

– Не может быть! – недоверчиво воскликнула Алекс.

– Ошибаешься. Поскольку Джордана вынуждали учиться лучше всех, к тому времени, как настала пора поступать в университет, он настолько обогнал сверстников, что профессора читали ему лекции по предметам, о которых никто из нас не имел ни малейшего понятия. Более того, он, очевидно, сумел наилучшим образом применить свои знания, потому что, когда умер отец, Джордану было всего двадцать лет. Он унаследовал титул и одиннадцать поместий, но Таунсенды никогда не были особенно богаты, и Хоторн оставался единственным имением, дела которого были в полном порядке. Через три года все поместья процветали, а он постепенно, но верно становился одним из богатейших людей в Англии. Неплохо для молодого двадцатитрехлетнего человека, верно? Ну вот и все. Больше я вряд ли могу рассказать тебе.

Преисполненная благодарности, Александра поднялась на цыпочки и крепко обняла Тони.

– Спасибо, – прошептала она, просияв, но тут же с тревогой взглянула на солнце. – Пора. Я сказала, что отлучусь не более чем на час, а прошло гораздо больше.

– Но что из того, если ты задержишься? – удивился Тони.

– Меня разоблачат.

– И что здесь страшного? – Ты ничего не понимаешь! Я проиграю пари!

– Какое пари?

Александра принялась было объяснять, но нежность и преданность гордому властному мужу уже расцвели в ее сердце. Невозможно унизить Джордана, объяснив, что она согласилась приехать в Хоторн только потому, что муж буквально подкупил ее.

– Просто… просто… А, все это глупости… – уклончиво пробормотала она, направляясь к тому месту, где оставила фаэтон.


Погруженная в раздумья, Александра не заметила лакея, выбежавшего из дома, чтобы взять поводья, и проехала дальше, к конюшням, расположенным позади и чуть в стороне от дома. Она не могла забыть откровений Тони, чьи рассказы о детстве Джордана терзали душу, наполняя ее состраданием. Теперь она лучше понимала мужа. Даже те вещи, которые раньше злили, ранили или приводили в замешательство, включая и неуловимые изменения, происшедшие в нем со дня приезда в Хоторн. Подумать только, в детстве она свято верила, будто счастье заключается лишь в том, когда родители рядом! Как был прав дедушка, утверждая, что никто на самом деле не таков, каким кажется.

Она так задумалась, что ничего не сказала Смарту, когда тот поспешил помочь ей спуститься. Вместо этого Алекс просто взглянула сквозь конюха, словно того не существовало, и, повернувшись, побрела к дому.

Однако Смарт ошибочно предположил, что хозяйка не обращает на него внимания потому, что он утратил ее доверие и симпатии, отказавшись обсуждать с ней хозяина.

– Миледи! – выразительно произнес он с крайне обиженным и несчастным видом.

  148  
×
×