Королевский крест

Москва, улица Шаболовская,

6 ноября, суббота, 13.28

Сомнения остались позади, развеялись в споре, который последовал за жестким предложением барона Александра.

«Омыть карту кровью своего врага!»

«Вы шутите?»

«Испугался?»

«Я не убийца!»

«Ты — Игрок».

«Да, я — Игрок».

Бруджа молчал, и его глаза были похожи на два кусочка красного льда.

«Я не убийца», — гораздо тише повторил Никита.

«Тогда открывай карту».

Играй честно, не нужно дополнительных правил! Верь в себя, в свое мастерство, в свой опыт. Но расклад… Крылов не мог оторвать глаз от разложенных перед ним карт. «Королевский Крест» обманчив, ох, обманчив. Никита уже уловил подлую суть пасьянса и понял, Колода Судьбы не зря предлагает разыгрывать именно его — ситуация на поле может поменяться на диаметрально противоположную молниеносно. Как в жизни.

«Почему именно… убить?»

«Ты играешь с Судьбой. Чтобы изменить ее, нужны кардинальные меры. В этом и заключается суть дополнительного правила: нанести сопернику резкий, неожиданный удар. Страшный удар».

Никита посмотрел на лежащую сверху карту.

«Кого я должен убить?»

«Человек с улицы не подойдет. Должен умереть тот, кто имеет влияние на твою судьбу».

Гори или Цвания? Крылов размышлял недолго: Цвания. Ликвидация Автандила наделает слишком много шума. Уберем Давида и предложим Гори договориться. Уверен, абрек не ждет подобной наглости.

«Как я это сделаю? Моего врага хорошо охраняют».

«Кто охраняет?» И столько презрения прозвучало в голосе барона, что Крылов покраснел. «Твое дело маленькое, чел Никита: убей. А условия я обеспечу. И условие, и алиби. Да что я? „Королевский Крест“ все сделает».

И вскоре Крылов понял, что Александр имел все основания для презрения.

Они вышли из квартиры — телохранители не шевельнулись. Один продолжал читать журнал, второй дремал на стуле. Когда Никита и Бруджа входили в лифт, кто-то из охранников чихнул, но Крылов даже не обернулся.

«Главное — не забывай, что ты невидим! Ты можешь таращиться человеку в глаза, орать на него, сигналить — он все равно в тебя врежется. Он тебя не видит».

Морок, это называется морок…

Выводя из подземного гаража «Мерседес», Никита едва не врезался в «Жигули», долго стоял, дожидаясь, когда на дороге не останется машин. Все это время шлагбаум оставался поднятым, а сидящие в будке охранники смотрели сквозь них. Никита чувствовал себя среди слепых.

— На улице я изменю формулу морока, нас станет видно.

— Но…

— Не волнуйся, — усмехнулся барон. — Вместо «Мерседеса» челы увидят «БМВ», а вместо нас — двух симпатичных девушек. Так пойдет?

— Пойдет.

«Мое дело маленькое: убить, а все остальное он обеспечит…»

Александр покосился на не по-осеннему яркое солнце и прикоснулся к засверкавшему на груди рубину:

— Долго нам ехать?

— Как пробки, — пожал плечами Никита.

— Постарайся побыстрее.

«Мерседес» они оставили в квартале от «Изумруда», пешком добрались до казино, вошли внутрь. Неподалеку от здания Бруджа вновь сделал их невидимыми, так что вопросов у охраны не возникло. Не заметила их и видеокамера, не среагировала рамка детектора, хотя у Крылова был пистолет.

— Где кабинет, знаешь?

— Конечно.

На втором этаже. Давид не подвел, оказался на месте. Открыв дверь, Никита сразу же увидел склонившегося над бумагами Цвания. Рядом застыли Какадзе и девушка в блузке и мини-юбке — секретарша? Цвания что-то говорил, не поднимая головы от бумаг, но Крылов не прислушивался. А вот Какадзе и девушка были куда внимательнее, девушка даже записывала указания в блокнот.

Черноволосая. Худенькая. На мгновение Никита подумал, что надо дождаться, когда Цвания останется один, что это неправильно — убивать девушку. Какадзе еще куда ни шло, но девушка…

А потом Бруджа снял морок.

Девушка вскрикнула. У Какадзе отпала нижняя челюсть. Ошеломленный Давид поднял голову.

И Крылов забыл о том, что не следует трогать девушку, потому что в глазах Цвания вспыхнула ненависть. Дикая ненависть, направленная на него, на Крылова. И за волной этой ненависти позабылась худенькая, черноволосая… тем более что барон уже выстрелил в нее, открывшую рот, чтобы закричать, и на белой блузке появился некрасивый красный цветок.

А следующая пуля навсегда успокоила Какадзе.