Букет прекрасных дам

– Это… она… – забормотала Зоя.

Ее руки, держащие фотографию, мелко-мелко задрожали.

В эту минуту раздался стук двери и пронзительный противный старческий голос провизжал:

– Зойка, кобыла, сумку прими. Зойка, кого зову! Села жопой на диван.

– Бегу, мама! – крикнула баба.

Потом схватила меня за руку цепкими, совершенно ледяными пальцами и умоляюще прошептала:

– Ступайте во двор, к воротам, ща выйду. Очень прошу, свекрови ни слова, я скажу, что вы агитатор с избирательного участка.

– Зойка, где ты? – надрывалась старуха.

Бабенка выскользнула за дверь.

– Долго тебя ждать, лентяйка чертова! – донеслось из коридора.

– Простите, мама, – забубнила женщина, – там из избирательного участка мужик пришел, агитатор.

– Ну и за кого он?

– За Кондратюка.

– Так, – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, заявила, входя в комнату, пожилая женщина.

Я быстро посмотрел на нее. Старуха выглядела вылитой Кабанихой. Толстая, грузная, с нездорово-отечным лицом, маленькими глазками, поджатыми губами и бесформенным носом картошкой. Одета вошедшая была в нечто, больше всего напоминающее мешок для муки. Тяжело переваливаясь, она дошла до стола и голосом, похожим на скрип двери, отрубила:

– Ступайте отсюдова, ваш Кондратюк вор.

Я нацепил на лицо самую милую улыбочку, но она абсолютно не подействовала на пожилую тетку, светского воспитания у нее не имелось.

– Давай, давай, – поторопила она, – нечего людей задерживать, забот у нас хватает.

– Ухожу, – миролюбиво сказал я.

– Вот-вот, уметайся, – подхватила бабка, – скажи спасибо, что сына нет, он бы тебя с лестницы спустил.

– Ну зачем вы так, мама, – робко встряла Зоя, – человек на работе, подневольный, небось нужда заставила по дворам таскаться.

– Приличный человек к Кондратюку не пойдет, – заявила старуха, – ну, кому велено, убирайтесь.

– Ухожу, ухожу, – поднял я вверх руки, – только пусть ваша дочь до ворот проводит, собак боюсь.

– У меня никогда не могла такая дура родиться, – рявкнула милая мама, – впрочем, ступай. Зойка, пригляди, чтобы не спер чего во дворе, ведра там новые и топор только купленный.

Зоя довела меня до калитки и, шепнув: «Подождите на улице», убежала.

Я послушно остался стоять возле забора. Потянулись минуты. Где-то через полчаса мне стало холодно, а ноги в ботинках превратились просто в два куска льда. Наконец, когда я перестал чувствовать ступни, из двора выскочила Зоя, одетая в «плюшку». Честно говоря, никогда не думал, что когда-нибудь встречу даму, носящую это одеяние. Тот, кто справил тридцатилетие, должен помнить женщин с красными лицами и натруженными руками, приезжавших в Москву за колбасой, конфетами и мануфактурой. Жительницы сельской глубинки, все как одна, были одеты в куртки, или, как тогда говорили, жакеты, из плюша, чаще всего черного, намного реже коричневого или бордового. «Плюшки», звали их снобы-москвичи и брезгливо отодвигались в метро от туго набитых авосек, мешков и рюкзаков. Если бы меня попросили нарисовать символ брежневской эпохи, то я изобразил бы «плюшку» с котомкой в одной руке и батоном колбасы в другой. Но за годы перестройки «жакеты» исчезли с улиц Москвы, их владелицы оделись в китайские пуховые куртки, а нужда ездить в столицу за провиантом отпала. И вот, надо же, оказывается, у Зои живо такое полупальто.

– Извините, – пробормотала женщина, – ждала, пока эта собака задрыхнет. Она всегда после обеда подушку давит, часа два-три, не меньше. Наверное, поэтому и живет столько, никак не уберется, прости господи. Пошли.

– Куда? – удивился я.

– А к матери моей, – вздохнула Зоя, – в восьмой дом, тут через канаву только перелезть.

– Зачем?

Зоя подняла на меня блеклые, почти старушечьи глаза и ответила вопросом на вопрос:

– Так вы же все знаете, раз мне фотку показали, да?

– Ну, в общем, да, – осторожно сказал я, честно говоря, плохо соображая, что к чему.

– Пошли к маме, – потянула меня Зоя, – это она придумала, пусть теперь и распутывает, только мы люди бедные, у нас ничего нет. Вот муж мой, тот да, при деньгах…

Продолжая бормотать, она перетащила меня через сугробы и втолкнула в крохотную покосившуюся избенку, где остро пахло какими-то травами.

– Кто там? – раздалось из комнаты.

– Скидавай ботинки, – велела Зоя, – небось задубел в штиблетах, кто ж в таких зимой ходит.

Я снял обувь и почувствовал сквозь тонкие носки тепло деревянного пола.