Осенние визиты

– А дальше?

– ДАЛЬШЕ – СВОБОДА… – Тьма засмеялась, стягиваясь в комок. Илья проводил ее взглядом, точнее – тем, что заменяет взгляд во сне.

Сила тугой пружиной сжалась в груди.

Карамазов открыл глаза.

Сквозь занавешенные окна робко сочился свет. Илья поморщился, отвернулся. Посмотрел на Марию, лежащую рядом.

Она была обнажена. Лежала, скинув одеяло, подтянув коленки к животу, зажав между ними руку…

Илью вновь охватило желание. Словно не было бессонной ночи. Он осторожно скинул одеяло, придирчиво посмотрел на себя. Может быть, и впрямь – у него все нормально? И нет причин для страха… и он силен как мужчина…

Руки Карамазова сжались на бедрах Марии. Та открыла глаза, мгновенно выныривая из сна. Под ее взглядом Илья утратил недавнюю уверенность.

– Я…

– Иди ко мне, – Мария бесстыдно потянулась, засмеялась. – Иди, иди, иди…

В этот раз она словно спешила. Все произошло очень быстро, через минуту Илья уже лежал рядом, тяжело дыша, комкая в ладони ее руку.

– Сегодня важный день, – тихо сказала Мария. – Три мишени соберутся вместе, нельзя упустить этот шанс.

– Я знаю.

Мария молчала, поглаживая его по груди. Потом обронила:

– Вчера все прошло хорошо. Теперь я несу его.

– Кого? – не понял Илья.

– Того, кто даст миру Добро и Свободу. Нашего сына.

Карамазов дернулся, присел на кровати:

– Чушь!

Женщина улыбнулась.

– Так и должно было быть. Мы победим, но дальше нас настигло бы искушение. Убить друг друга. Он – примирит нас. Он сольет воедино свободу Тьмы и мою Любовь. Даст людям новую правду.

– Я не о том! – Карамазов поискал взглядом одежду. Перегнулся, поднимая с пола рубашку, накинул на плечи. – Как ты можешь знать? Через день?

Его мгновенно настиг испуг, а вдруг, и впрямь, женщины чувствуют это сразу? И сейчас Мария, почувствовав его незнание, начнет хохотать. Он слишком мало с ними общался, ему никогда не приходилось задумываться о подобных вещах…

– Просто – я уже люблю его, – Мария погладила себя по впалому, крепкому животу. – Он будет лучше меня и лучше тебя. Он будет совершенством.

Карамазов пожевал губами, придумывая ответ. Так ничего и не смог сказать. Он никогда не представлял себя в роли отца – тем более, такому сыну. Дети не должны быть умнее и сильнее родителей!

– Где Анна? – спросил он, вставая. – С нами же была…

Мария наморщила лоб, словно вглядываясь внутрь себя.

– Не знаю. Она вышла из гостиницы. Кажется, просто гуляет по улицам.

– Дурочка, – резюмировал Илья. Будь Анна здесь, можно было бы еще немного поваляться в постели.

– Не смей ее ругать, – строго сказала Мария. – Она – моя сестра. Я знаю всю ее жизнь, я жила в ней!

– Ладно, извини… но нечего ей шастать спозаранку. Москва, знаешь, слезам не верит.

– Это и твоя вина, Илья, – укоризненно заметила Мария. – Но за Анну беспокоиться нечего. С ней – моя любовь.

– Любовь, знаешь ли, вещь хрупкая! – Карамазов, уже собравшийся пойти в душ, остановился. – Полно всяких скотов. Могут и обидеть.

– Тех, кого я люблю, очень рискованно обижать, – в голосе Марии скользнул ледяной ветерок. – Я умею прощать и нести Свет. Но и лишать его я умею!

4

Заров стоял, крутя в руке телефонную трубку.

Черт.

Как глупо получилось!

Заигрался с «высокими технологиями». Забыл, что за каждой бирочкой-адресом сети стоят живые люди. Породил новую легенду… ну, не легенду – тему для шуток. А Скицын с Озеровым будут долго общаться, пытаясь выяснить, кто из них шутник… и наконец придут к единственному выводу.

О том, что писатель Ярослав Заров един в двух лицах.

– Это звонил тот друг, с которым вы вчера пили? – спросил Визитер.

– С ним пил Слава.

– А… – Визитер непроизвольно покосился на дверь ванной комнаты. – Хорошо они выпили. Он кто по профессии?

– Психолог.

Визитер лишь покачал головой. Заров невольно улыбнулся. Слава ушел, сбежал, растворился в безвременье, на мир опускалась Тьма. Зато Ярослав снова мог улыбаться. Он перешел грань между правдой и ложью, между деликатностью и цинизмом, между жалостью и беспощадностью.

С того пика, на который он поднялся, уже не было иной дороги – кроме как вниз. Но пока он стоял на ледяном ветру и весь мир был у его ног. Крошечные люди, муравьиная суета на улицах далеких городов, тишина и блеклость близкого неба.

Он завоевал право улыбаться.