От царскосельских лип: Поэзия и проза

Гибель юного поклонника не могла не вернуть Анну в те трагические дни 1908 года, когда она, получив телеграмму о попытке Гумилева покончить с собой, почти неделю не знала, выживет ли ее Николай.

О том, что Линдеберг не является единственным героем этого стихотворения, свидетельствует несколько деталей. Во-первых, героиня оплакивает бедного влюбленного в костеле, тогда как Михаил был лютеранином и похоронен в лютеранской части Волкова кладбища. Зато Гумилев восхищался католической храмовой архитектурой и в Италии, и в Польше, научил и Анну понимать ее высокую красоту. Кроме того, обращаясь мысленно к самоубийце, Ахматова называет его «веселым мальчиком». Между тем те же самые слова уже год как произнесены и подарены Гумилеву (которому она чуть было не принесла смерть!) – в поэтическом воспоминании об их первой встрече в Царском Селе: «Эти липы, верно, не забыли нашей встречи, мальчик мой веселый».

И вряд ли это небрежность или забывчивость: Анна Андреевна верила в судьбоносность «странных сближений», в мистику роковых совпадений. А здесь и впрямь было что-то и мистическое и роковое. Аня Горенко и Коля Гумилев познакомились 24 декабря 1903 года. Почти в тот же самый день календаря – 23 декабря – застрелился Михаил Линдеберг. По воле рока – две незабвенные даты совпали, слились в одно поэтическое переживание. Предположение (адресат стихотворения «Высокие своды костела…» – не только Линдеберг, но и Гумилев) подтверждает и такая подробность. Ахматова пишет: «Я не знала, как хрупко горло под синим воротником». Синий воротник – тоже гумилевская примета. Когда Анна и Николай в 1909 году, после его парижской попытки «самоубийства», снова встретились, он был уже студентом Петербургского университета и носил форменный мундир с высоким синим воротником! ^[18]

Не будем пить из одного стакана…

• Не будем пить из одного стакана
• Ни воду мы, ни сладкое вино,
• Не поцелуемся мы утром рано,
• А ввечеру не поглядим в окно.
• Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
• Но живы мы любовию одною.

• Со мной всегда мой верный, нежный друг,
• С тобой твоя веселая подруга.
• Но мне понятен серых глаз испуг,
• И ты виновник моего недуга.
• Коротких мы не учащаем встреч.
• Так наш покой нам суждено беречь.

• Лишь голос твой поет в моих стихах,
• В твоих стихах мое дыханье веет,
• О, есть костер, которого не смеет
• Коснуться ни забвение, ни страх.
• И если б знал ты, как сейчас мне любы
• Твои сухие, розовые губы!

Ноябрь 1913

За узором дымных стекол…

• За узором дымных стекол
• Хвойный лес под снегом бел.
• Отчего мой ясный сокол
• Не простившись улетел?

• Слушаю людские речи.
• Говорят, что ты колдун.
• Стал мне узок с нашей встречи
• Голубой шушун.

• А дорога до погоста
• Во сто раз длинней,
• Чем тогда, когда я просто
• Шла бродить по ней.

Ноябрь? 1913

Ты знаешь, я томлюсь в неволе…

• Ты знаешь, я томлюсь в неволе,
• О смерти Господа моля.
• Но все мне памятна до боли
• Тверская скудная земля.

• Журавль у ветхого колодца,
• Над ним, как кипень, облака,
• В полях скрипучие воротца,
• И запах хлеба, и тоска.

• И те неяркие просторы,
• Где даже голос ветра слаб,
• И осуждающие взоры
• Спокойных загорелых баб.

Осень 1913

Слепнево

Вместо мудрости – опытность, пресное…

В. С. Срезневской

• Вместо мудрости – опытность, пресное,
• Неутоляющее питье.
• А юность была – как молитва воскресная…
• Мне ли забыть ее?

• Столько дорог пустынных исхожено
• С тем, кто мне не был мил,
• Сколько поклонов в церкви положено
• За того, кто меня полюбил…

• Стала забывчивей всех забывчивых,
• Тихо плывут года.
• Губ нецелованных, глаз неулыбчивых
• Мне не вернуть никогда.

Осень 1913 года

Царское Село

В то время я гостила на земле…

• В то время я гостила на земле.
• Мне дали имя при крещеньи – Анна,
• Сладчайшее для губ людских и слуха.
• Так дивно знала я земную радость
• И праздников считала не двенадцать,
• А столько, сколько было дней в году.
• Я, тайному велению покорна,
• Товарища свободного избрав,
• Любила только солнце и деревья.
• Однажды поздним летом иностранку
• Я встретила в лукавый час зари,
• И вместе мы купались в теплом море.
• Ее одежда странной мне казалась,
• Еще страннее – губы, а слова —
• Как звезды падали сентябрьской ночью.
• И стройная меня учила плавать,
• Одной рукой поддерживая тело
• Неопытное на тугих волнах.
• И часто, стоя в голубой воде,
• Она со мной неспешно говорила,
• И мне казалось, что вершины леса
• Слегка шумят, или хрустит песок,
• Иль голосом серебряным волынка
• Вдали поет о вечере разлук.
• Но слов ее я помнить не могла
• И часто ночью с болью просыпалась.
• Мне чудился полуоткрытый рот,
• Ее глаза и гладкая прическа.
• Как вестника небесного молила
• Я девушку печальную тогда:
• «Скажи, скажи, зачем угасла память,
• И, так томительно лаская слух,
• Ты отняла блаженство повторенья?…»
• И только раз, когда я виноград
• В плетеную корзинку собирала,
• А смуглая сидела на траве,
• Глаза закрыв и распустивши косы,
• И томною была и утомленной
• От запаха тяжелых синих ягод
• И пряного дыханья дикой мяты, —
• Она слова чудесные вложила
• В сокровищницу памяти моей,
• И, полную корзину уронив,
• Припала я к земле сухой и душной,
• Как к милому, когда поет любовь.

Осень 1913

---

18 См. в воспоминаниях С. К. Маковского: «Он (Н. Гумилев в 1909 году. – Ред.) был в форме: в длинном студенческом сюртуке, «в талию», с высоким темно-синим воротником по моде того времени».