Я научила женщин говорить

Петербург

Стихотворение вызвано известием о том, что Артур Лурье решил не возвращаться в Россию из берлинской командировки. (Впоследствии он переехал из Германии во Францию; с 1941 г. поселился в США.) Лидия Чуковская писала:

«У меня в архиве хранится копия письма Лурье к Ахматовой, помеченного 1-м января 1960 года. <…> В письме поминаются пророческие строки Ахматовой о судьбе русских эмигрантов, в частности строка «Полынью пахнет хлеб чужой» (из стихотворения «Не с теми я, кто бросил землю…») и строки из «Поэмы без героя» («А твоей двусмысленной славе, / Двадцать лет лежавшей в канаве...» и др.). Как бы в ответ, Лурье пишет:

«...что я могу тебе сказать о себе? Моя «слава» тоже 20 лет лежит в канаве, т. е. с тех пор как я приехал в эту страну... Здесь никому ничего не нужно и путь для иностранцев закрыт. Все это ты предвидела уже 40 лет тому назад: «Полынью пахнет хлеб чужой»… Все твои фотографии глядят на меня весь день...»» (Чуковская Лидия. Записки об Анне Ахматовой).

«Небывалая осень построила купол высокий...»

• Небывалая осень построила купол высокий,
• Был приказ облакам этот купол собой не темнить.
• И дивилися люди: проходят сентябрьские сроки,
• А куда провалились студеные, влажные дни?
• Изумрудною стала вода замутненных каналов,
• И крапива запахла, как розы, но только сильней.
• Было душно от зорь, нестерпимых, бесовских и алых,
• Их запомнили все мы до конца наших дней.
• Было солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,
• И весенняя осень так жадно ласкалась к нему,
• Что казалось – сейчас забелеет прозрачный подснежник...
• Вот когда подошел ты, спокойный, к крыльцу моему.

Сентябрь 1922

«Вот и берег северного моря...»

• Вот и берег северного моря,
• Вот граница наших бед и слав, —
• Не пойму, от счастья или горя
• Плачешь ты, к моим ногам припав.
• Мне не надо больше обреченных:
• Пленников, заложников, рабов,
• Только с милым мне и непреклонным
• Буду я делить и хлеб и кров.

Осень 1922

«Ангел, три года хранивший меня...»

• Ангел, три года хранивший меня,
• Вознесся в лучах и огне,
• Но жду терпеливо сладчайшего дня,
• Когда он вернется ко мне.

• Как щеки запали, бескровны уста,
• Лица не узнать моего;
• Ведь я не прекрасная больше, не та,
• Что песней смутила его.

• Давно на земле ничего не боюсь,
• Прощальные помню слова.
• Я в ноги ему, как войдет, поклонюсь,
• А прежде кивала едва.

1922

Стихотворение посвящено Н. В. Недоброво.

Третий Зачатьевский^[47]

• Переулочек, переул...
• Горло петелькой затянул.

• Тянет свежесть с Москва-реки,
• В окнах теплятся огоньки.

• Как по левой руке – пустырь,
• А по правой руке – монастырь,

• А напротив – высокий клен
• Красным заревом обагрен

• А напротив – высокий клен
• Ночью слушает долгий стон.

• Покосился гнилой фонарь —
• С колокольни идет звонарь...

• Мне бы тот найти образок,
• Оттого что мой близок срок,

• Мне бы снова мой черный платок,
• Мне бы невской воды глоток.

1922

«За озером луна остановилась...»

• За озером луна остановилась
• И кажется отворенным окном
• В притихший, ярко освещенный дом,
• Где что-то нехорошее случилось.

• Хозяина ли мертвым привезли,
• Хозяйка ли с любовником сбежала,
• Иль маленькая девочка пропала
• И башмачок у заводи нашли…

• С земли не видно. Страшную беду
• Почувствовав, мы сразу замолчали.
• Заупокойно филины кричали,
• И душный ветер буйствовал в саду.

1922

«Как мог ты, сильный и свободный...»

• Как мог ты, сильный и свободный,
• Забыть у ласковых колен,
• Что грех карают первородный
• Уничтожение и тлен.

• Зачем ты дал ей на забаву
• Всю тайну чудотворных дней, —
• Она твою развеет славу
• Рукою хищною своей.

• Стыдись, и творческой печали
• Не у земной жены моли.
• Таких в монастыри ссылали
• И на кострах высоких жгли.

1922

---

47 В Москве Ахматова жила с Шилейко в 3-м Зачатьевском переулке, в районе Остоженки (осень 1918 г.– январь 1919 г.).