29 отравленных принцев

— Сейчас бстеллу закажем — это такая вкуснятина — и какой-нибудь салат острый, креветки «Танжер», а потом кофе. — Анфиса нетерпеливо дернула на себя дверь, широко шагая через ступеньки, голос ее внезапно, точно по волшебству, изменился. В нем уже не было сарказма и горечи. — Если не захочешь мучного, можно тапас будет заказать — это такие закусочки испанские, легкие, — сардинки, оливки, мидии, осьминожки маринованные. Рыбу брать не будем однозначно — дорогая, и есть нечего. Дорада — порция четырнадцать баксов, а на вкус — как карп в томате. Уж лучше порцию тажина, сытнее и приятнее.

Катя с невольным изумлением смотрела на подругу. Казалось, перед ней совсем другой человек. Бледные, нетронутые загаром пухлые щеки Анфисы порозовели. В глазах появился алчный блеск. Она еле сдерживала возбуждение, подталкивая Катю через пустой прохладный вестибюль в зал. Они вошли: столики, полосатые диваны в нишах, расписные стены, чаша фонтанчика, выложенного голубой плиткой.

Катя настолько была потрясена странной метаморфозой, происходившей с Анфисой, что даже не обратила на все это внимание. Она смотрела на подругу — на ее загоревшиеся предвкушением чего-то очень и очень приятного глаза, на ее суетливые жесты, которыми она поправляла выбившиеся пряди волос, гладила, усаживаясь за столик, туго накрахмаленную белую скатерть, теребила салфетку, листала меню.

Посетителей было немного, двери во второй зал закрыты. Ресторан работал по обычному своему распорядку. Едва Катя и Анфиса уселись за столик, к ним подошла молодая официантка. Катя взглянула на нее с любопытством: высокая, тонкая, изящная блондинка — очень стильная, очень бледная, с накрашенными губами. Помаду Катя определила сразу: «Кристиан Диор», модный в этом сезоне красный, который идет только вот таким породистым длинноногим жердям, похожим на Николь Кидман в пору расцвета ее благоуханной кинематографической юности.

Анфиса приветливо, по-свойски кивнула ей. Та вежливо улыбнулась в ответ, но улыбка вышла какой-то болезненной, вымученной.

— Лена, мы тебя позовем, когда все выберем, — сказала Анфиса тоном настоящего завсегдатая, протягивая меню Кате. — А ты и сегодня тоже работаешь?

Официантка молча кивнула, что означало, наверное, «да, работаю», и отошла. Походка у нее была какая-то неровная, точно ей зверски жали модные дорогие босоножки на каблуках-шпильках.

— Вы что же, стали встречаться со Студневым после того совместного ужина? — спросила Катя, чтобы хоть как-то отвлечь Анфису, с головой ушедшую в меню.

— Что? Мы? Ах, вот ты про что… Ну да, я же начала рассказывать про наш знойный роман. — Анфиса подняла голову. — Вот тут мы и сидели тогда, за этим самым столом. А вон там, в угловой нише, где столике лампой Аладдина, сидел Серафимочка Симонов собственной персоной.

— Это кто еще такой? — спросила Катя, хотя фамилия была ей уже знакома.

— Ну проще всего про него сказать, что он и герой, и любовник в одном лице, — Анфиса криво усмехнулась. — Про него много чего можно сказать и услышать, только вот непонятно, что правда, а что же собственные его выдумки. А так, он живет с Марьяшей Потехиной, хозяйкой всего этого марокканского кулинарного чуда. Правда, он ей почти в сынки годится. Марьяша-то у нас дама в возрасте. Муж от нее сбежал, но это, в общем, к делу совсем не относится. Короче, сидели мы тут втроем тогда, а Серафим сидел вон там. Вот с этого и началось…

— Что началось? — спросила Катя.

— Понимаешь, я все в толк сначала взять не могла, — Анфиса стукнула по столу пухлой ладонью, — с чего это вдруг Макс мне через два дня позвонил? Сам позвонил вечером, плести начал что-то насчет каких-то там снимков, что Аврора, мол, просила забрать. Что, мол, давай с тобой встретимся, он ко мне подъедет и эти снимки заберет. Какие снимки, откуда? Я сразу поняла: все туфта, звонит он мне не из-за этого.

— А из-за чего же тогда? ;

— Из-за чего… Спроси что-нибудь полегче, я же говорю: голову я тогда сломала. Его тогда я отшила — мне, мол, некогда, я такая вся ужасно занятая женщина, у меня вон фотосъемка жены лидера одной партии для журнала «Финансы». А Макс взял и позвонил мне на следующий вечер. И на следующий. И все многозначительно так, глухо, интимно, вкрадчиво. Ну, ты знаешь, как мужики умеют, когда очень захотят. И все комплименты мне — и такая я талантливая, и умница, и художница, и фото-то он мои в журналах видел. Дальше больше: какая у меня улыбка, какие глаза… Алмазы…