Сестрички не промах

— А чего это вы здесь роете?

— Клад, — удивилась я. — Я ведь вам рассказывала утром. Клад купца Калашникова. Он зарыл, а мы ищем. Он наш прадед, так что право имеем.

— Никаких вы прав не имеете, — вдруг разозлился Сергей. — И вообще, мотайте отсюда.

— Откуда? — не поняла я. Он стал наливаться краской, а я поднялась во весь рост и взглянула на его макушку. Следовало человека просветить. — Дом сгорел, — загибая пальцы, очень доходчиво начала объяснять я. — Этот пустырь ничейный. Хочу рою, хочу нет. Прадед мой, значит, и клад мой. А если ты считаешь по-другому, то сам и мотай.

День был жаркий, и парень, должно быть, с утра неважно себя чувствовал. Подняв подбородок, он сказал:

— Да я тебя…

— Что? — удивилась я, а отважная Мышильда перехватила в руках лопату на манер боевой секиры.

— Сказали — мотай, — не унимался парень.

— Не шали, — погрозила я ему пальцем, затем, ухватив его за ухо, дернула сначала вверх, потом вниз.

— Убью! — взвизгнул он, а я, отпустив его ухо, отскочила в сторону и дружески предложила:

— Догони.

Он честно пытался. Однако при росте метр семьдесят сантиметров он весил никак не меньше девяноста килограммов, к тому же пил, курил и вообще образ жизни вел очень далекий от здорового. Поэтому на десятой минуте уже задыхался, хрипел и вытирал пот, градом катившийся по широкой физиономии. Для меня десятиминутная пробежка дело пустяковое, я в отличие от своего преследователя не потела, дышала ровно и разминке радовалась. К этому моменту на пустыре возник номер третий, то есть Саша, или Клей. Несколько минут он с недоумением взирал на нашу игру в догоняшки, потом спросил у Коли:

— Чего это они?

Тот все еще пребывал в прострации и в ответ недоуменно пожал плечами. Пустырь мне уже надоел, душа требовала настоящего размаха и солидной дистанции. Я устремилась к кустам терновника, с целью выпорхнуть на улицу. Сергей к этому моменту цветом лица походил на вареного рака, и я притормозила, чтобы дать ему возможность немного отдышаться.

— Серега, — позвала я весело, — сейчас рванем по пересеченной местности. Следи за дыханием.

— Я убью тебя, — жалобно сказал он, но я не поверила.

— Это вряд ли.

— Чего они дурака валяют? — вопросил Сашка, обращаясь к Мышильде, поняв, что от Кольки сейчас никаких сведений не добьешься: он был грустен, тих и сам в себе.

— Серега им нагрубил, — с готовностью пояснила сестрица. — А они этого страсть как не любят. И маленько вашего за ухо потрепали. Подружески. А он бегать за ними стал.

Сашка нахмурился и повысил голос:

— Кончай, Серега.

— Помиримся? — предложила я.

Выглядел Серега неважно, и я за него немного уже беспокоилась. — Помиримся? — повторила я и доверчиво пошла к нему навстречу.

Он оказался плохим человеком: в ответ на мою готовность все простить и забыть попытался сделать подсечку. У меня это вышло гораздо лучше, Серега хрястнулся наземь, а я, чтобы впредь отбить у него охоту пакостить мне, придавила его коленом.

— Эй-эй-эй, — забеспокоился Сашка. — Смотри, не покалечь парня.

— Да мы шутим, — улыбнулась я, поставила парня на ноги и даже отряхнула его футболку, прошептав на ухо:

— Дернешься, шею сверну.

Он хмуро посмотрел и затих.

— Кончайте дурака валять, — сказал Сашка, подходя ближе, с сомнением глядя то на меня, то на товарища.

— Да мы и вправду шутили, — оправдывалась я.

— Бегает как страус, — вдруг заявил Серега и добавил:

— Господи…

— Может, чайку? — предложила я. — Прямо здесь бы и устроились.

— Колька, — позвал Сашка, — сгоняй за пивом.

— Пиво мы не пьем. В здоровом теле — здоровый дух! — Я расправила плечи, Сашка воззрился на мой бюст и слегка закатил глазки. Надо сказать, что близко подходить ко мне он стеснялся: как видно, считал, что на расстоянии не так заметно, что он кончается там, где у меня начинается подбородок. И совершенно напрасно, я привыкла к коротышкам и уже давно не обращала внимания на такие пустяки. Тут влезла Мышильда, выпорхнула из-под моего локтя и принялась жаловаться Сашке:

— А вот он сказал нам, чтоб мотали отсюда, — ткнув пальцем сначала в Серегу, потом в меня, затараторила сестрица. — А почему мотали? Пустырь-то ничейный, и мы тут никому не мешаем, роем себе и роем. И пугать нас вовсе ни к чему. Женщины мы нервные и… беззащитные, — с легкой заминкой сказала она. Сашка в продолжение Мышильдиной речи безотрывно смотрел на мой бюст. Потом он потоптался немного и сказал: