— Николай.
Я протянула ладонь другому, он задумался, легонько коснулся моих пальцев и назвался:
— Сергей.
Тут подскочила Мышильда и дважды подпрыгнула, силясь посмотреть, что там за забором. Я подхватила ее, приподняла, хотела посадить на забор, но передумала и представила:
— Сестрица моя: Мария. Можно Маша.
— Привет, — сверкнув глазками, сказала Мышильда, парни никак не отреагировали на ее приветствие: их одолевал столбняк. Держать сестрицу в левой руке было неудобно, я перебросила ее на правую и продолжила знакомство:
— Вы местные или отдыхать приехали?
— Местные, — ответил Николай и ахнул:
— Господи! — Он облизнул губы.
— А мы приезжие. Прадед наш, купец Калашников, раньше жил в доме, что на пустыре стоял, пустырь видели?
Парни вновь ответили невпопад: один «да», другой «нет».
— Бабка говорила, прадед где-то здесь клад зарыл, — доверчиво сообщила я. — Вот мы и пытаем счастья. Может, повезет? — Вопрос я адресовала парням. На сей раз они ответили осмысленно: один сказал «может», другой «конечно». — Что ж, — широко улыбнувшись, закончила я. — Всего доброго, еще увидимся.
Но расставания не получилось. В саду вдруг появился третий тип: выше, шире и мордастее этих двух. Голую грудь украшала шерсть, произраставшая сплошным покровом, и увесистая цепь с крестом.
— Вы что тут лясы точите? — не очень вежливо поинтересовался он у парней, те беспомощно повернулись, пожали плечами, но с места сойти не смогли.
— Привет, — Мышильда сделала ручкой новому знакомому, а я лучисто улыбнулась и спросила парней:
— Ваш товарищ?
— Товарищ, — ошалело кивнул Коля.
Товарищ между тем приближался и вроде бы все еще гневался, но по мере приближения на его лице появлялась растерянность, он все чаще переводил взгляд со своих друзей на мою голову, потом подошел к забору вплотную, уцепился за доски, подтянулся, заглядывая на нашу половину, да так и повис ненадолго. Я распрямила плечи, чтобы продемонстрировать бюст, и сказала застенчиво:
— Вы извините, я не совсем одета.
Мышильда, сидя на моем согнутом локте, услужливо влезла:
— Они душ принимали, жарко.
— Ничего-ничего, — пролепетал номер три и начал сползать с забора, при этом заработал доской себе по зубам, приземлился на обе конечности, ошалело мотнул головой и все-таки сказал:
— О Господи!
— Я ж говорил, — пожал плечами Николай с тихой грустью.
— А вас как зовут? — улыбнулась я.
— Меня? — Третий вроде бы даже забыл, как его зовут, и наконец брякнул:
— Клей. То есть Сашка.
— А меня Елизавета, — похвасталась я. — А это Машка, моя сестрица. Мы на пустыре клад ищем…
Мышильда хоть и худосочная, но тяжелая, и демонстрация собственной силы меня уже изрядно утомила, потому я решила закончить нашу беседу:
— Привет, ребята. Приходите чай пить.
Я поставила Мышь на землю, и мы вернулись к нашим ведрам. Из-за забора раздался дружный вопль: «Мамочка!» — и характерный стук. С таким стуком затылок ничем не заполненной головы соприкасается с твердой поверхностью.
— Они умерли? — испугалась Мышильда.
— Да брось ты. Полежат немного и очухаются.
— Все-таки это нелегко, — поглядывая на мой бюст с таким видом, точно прикидывая шансы парней выжить, заметила сестрица.
— Дикари несчастные, — посетовала я, и Мышильда умолкла.
Мы оделись и, на минуту заскочив к Иннокентию, который, как оказалось, все еще почивал, пошли к фундаменту. С собой прихватили Евгения сторожить возле шалаша и при малейшем подозрительном шуме сигнализировать нам свистом. Михаил был оставлен в доме для хозяйственных нужд и ухода за пострадавшим Иннокентием. Мы же с Мышильдой тщательно осмотрели следы вчерашнего вторжения. Троюродный рыл в месте, обозначенном у нас как «людская». Мышь недоумевала:
— Неужели он думает, что прадед вовсе спятил, чтоб в людской-то зарывать?
— Выходит. Подпол был под всем домом? — думая о своем, спросила я. — То есть из любой комнаты в подпол был лаз?
— Не знаю, — запечалилась Мышь. — Мне это кажется глупым. К примеру, зачем лаз в гостиной?
— Да уж, — кивнула я и стала рассматривать план, но о лазах из плана ничего узнать не удалось. Видя такое мое томление, сестрица, встав рядом, попробовала рассуждать здраво:
— Возможно, подпол был под всем домом: народ жил не бедный, добра имел много. Но портить полы в каждой комнате никто бы не стал. Следовательно, люк располагался там, где это было удобнее. Прежде всего кухня. Так?