Никогда не разговаривай с чужими

Места на билетах указаны не были, и Питер Моран выбрал четвертый ряд от экрана и прошел в середину. Ну, что ж, уже легче, подумал Чарльз. По крайней мере, это лучше, чем сидеть сбоку у стены. Экран закрывал черный бархатный занавес с золотым узором. Когда они вошли, в зале царила тишина, но как только они заняли места, раздалась популярная классическая музыка, и Чарльз никак не мог отделаться от неловкого ощущения, что музыку включили только из-за них.

Кинотеатр был такого разряда, где не продавалось ни мороженого, ни даже легких напитков, и пока они разговаривали о Россингхеме, Питер Моран подсовывал Чарльзу шоколадки, которые захватил с собой. Питер рассказывал, как он начинал учиться в Россингхеме, о людях, с которыми там познакомился, о Питт-Хаусе и его прежнем заведующем, которого потом сменил мистер Линдси. Чарльз понимал, что так и должно было быть, это вроде разминки. Но рано или поздно Питер Моран собирался рассказать ему какой-то существенный факт. Однако Чарльз также понял, что Питер почувствует сразу, если он об этом уже слышал.

Чарльз не мог не заметить запаха Питера. Сегодня это был свежий запах мыла или, возможно, одеколона. Питер вымыл волосы, и они казались мягкими, золотистыми, но с посеченными кончиками, — на такие вещи мать Чарльза всегда обращала внимание. Они сегодня тоже приятно пахли. За несколько минут до того, как начал тускнеть свет люстры, вошли еще человека три-четыре и, как истинные англичане, расселись по рядам как можно дальше друг от друга, и от Питера Морана и Чарльза тоже. Занавес раздвинулся, и началась реклама и анонс кинофильмов, а затем мультфильм. Когда в зале еще появились люди, Чарльз почувствовал себя спокойней. Свет снова загорелся, Питер Моран извинился и вышел в туалет. Чарльз надеялся, что другие люди запомнят присутствие его и Питера Морана. Просто, если что-нибудь с ним случится, или он, скажем, пропадет, они смогут быть свидетелями. Он повернулся и нахально посмотрел прямо в лица двоих, сидевших позади, давая им возможность лучше рассмотреть его. Питер вернулся, и наконец японский фильм начался, почти через час, как они вошли в зал кинотеатра.

В зале стало темнее, чем когда шел мультфильм. Фильм оказался не дублированным, шли субтитры, но их было мало, так как многие персонажи, по крайней мере, дюжина, не сказали ни слова. Фильм был красивый, с большим количеством национальных танцев — Чарльз с удовольствием смотрел их — и в то же время непонятный. Но Питер Моран, казалось, был очарован им. Однако не настолько, чтобы отказаться от удовольствия обнять Чарльза. Сначала его рука спокойно лежала на спинке кресла, но затем он легко положил ее на плечи мальчика. Чарльз хоть и ожидал этого, но, когда почувствовал, как рука Питера коснулась его, не смог удержаться, чтобы не вздрогнуть. Но поскольку он контролировал себя, то быстро расслабился. Питер явно был признателен, что Чарльз в ярости не сбросил руку, и сначала нежно, а затем все крепче сжимал плечо.

В маленьком зале кинотеатра было довольно прохладно — кондиционер успешно справлялся с жарой августовского дня. Чарльз был рад прохладе несмотря на то, что одежды явно не хватало. Но холод отвлекал его от отвращения и постепенно возрастающего страха. Похоже, он скоро задрожит. Хоть говорили мало, но фильм был шумным, с барабанным боем, странной незнакомой музыкой, лязгом оружия. И время от времени Чарльз различал непонятные тяжелые раскаты. Если бы это был фильм о Второй мировой войне, или о Вьетнаме, или о чем-нибудь в этом роде, он мог бы принять те звуки за канонаду. Но затем раздался сильный удар, как взрыв бомбы, и Чарльз понял, что звуки, которые он слышал, идут не с экрана, а с улицы, и, скорее всего, это гром.

Фильм казался бесконечным. В светлом эпизоде, когда по экрану разливался свет японского солнца, Чарльз взглянул на часы и ужаснулся. Было уже за восемь. Когда они выйдут из зала, начнет темнеть. Но через пять минут, без каких-либо на то признаков, фильм неожиданно закончился. Питер быстро отдернул руку.

— Занятная ерунда, — сказал он. — Ты все понял?

— Я бы не сказал.

— Извини, это моя ошибка. Меа culpa, как сказал бы мистер Линдси. Пойдешь со мной на «Сто один далматинец»?

Они вышли из кинотеатра, и яркая вспышка молнии, а за ней раскат грома, прозвучавший, будто деревянную доску бросили на бетонный пол, заглушил ответ Чарльза. Верный своему правилу никогда не говорить о погоде, Питер Моран продолжил: