Аленький цветочек

До завершения рабочего дня оставалось ещё часа два с половиной. Неприятности мгновенно стали казаться и мелкими, и далёкими, и вообще очень легко одолимыми. Зато вспомнилось, что в запертой комнате всё ещё трудился компьютер и шёл своим ходом вычислительный эксперимент. Виринея, Алик и Веня, успевший чуть не насмерть задубеть в тонком дедушкином плаще, устремились назад к институту.

Уже внутри им встретился мэнээс^[56] из соседней лаборатории.

– Ну вы, однако, даёте, – приветствовал он амнистированных. – Кадлец к себе пошёл, как сушёных тараканов наевшийся! А какую Лев Поликарпович речь про вас закатил!.. – Младший научный сотрудник говорил так, словно сам ходил подслушивать возле директорской двери, либо был очень близок к первоисточнику. – Отбил-таки! Так Кадлецу и сказал: а ху-ху не хо-хо?..

– Как не стыдно, – пожурил Глеб, на всякий случай провожавший ребят. – Такие выражения при девушках. Безобразие.

Он улыбался. Веня протирал очки, запотевшие от тепла, и Глеб для страховки вёл его под руку.

Когда иссякли страсти в кабинете у академика Пересветова, профессор Звягинцев вылетел оттуда буквально со скоростью звука. Палка не палка – в иных обстоятельствах он делался проворен настолько же, насколько Виринея делалась зоркой. Он почти бегом пересёк внутренний двор, преодолел лестницу и стремительно прошагал по длинному коридору. Дверь триста третьей комнаты была заперта, но профессор носил в кармане свой ключ. Дважды щёлкнул, открываясь, замок…

Компьютер, пытавшийся виртуально повторить злосчастный Маринин эксперимент, стоял тылом ко входу. Лев Поликарпович со всей поспешностью обошёл его и стал смотреть на экран.

Спустя буквально минуту дверь снова приоткрылась.

– Вот!.. – Начлаб заговорил сразу, даже не подняв головы. – Видите?.. Всё правильно!.. Всё так, как я и говорил!.. Никакой ошибки не произошло! И Мариночка… Царствие ей Небесное… – тут он прокашлялся, – ничего не напутала! Взрыва не должно было быть! У неё всё должно было получиться…

– Лев Поликарпович, – отозвался голос, который он очень хорошо знал. Хотя предпочёл бы не знать совсем. Профессор наконец вскинул глаза. Потом разогнулся. Возле двери стоял Скудин. Он держал в руках большой пластиковый пакет. Неуклюже порывшись (бинты здорово-таки мешали), Иван вытащил какую-то фотографию и протянул Звягинцеву: – Узнаёте?

Сначала Льву Поликарповичу показалось, будто на старом, пожелтевшем от времени снимке был он сам. Но нет. Человек на карточке был полнее, моложе и с причёской, как сейчас бы выразились, «под бандита». Плюс надпись, которую изумлённый Звягинцев заметил лишь секунду спустя.

– Откуда у вас… это? – только и выговорил потрясённый профессор.

– Вы не поверите. Совершенно случайно в руки попало, – ответил Иван и про себя усмехнулся. Можно было спорить на что угодно: профессор не поверил ему. Наверняка первым долгом подумал о бездонных, страшно засекреченных чекистских архивах. Ну и пусть думает, как ему больше нравится, не спорить же. – Здесь ещё всякие разные материалы. Вот, посмотрите…

На экране компьютера сияла безукоризненно правильная радуга линий. Сквозь космическую черноту возносилась величественная красавица Фудзи, окружённая, словно королева придворными, локальными экстремумами предгорий. Четвёртое измерение впервые «показалось на люди», впервые позволило себя рассмотреть. Хотя бы издали, пока ещё виртуально…

Отцовский дневник

Есть анекдот, некрасиво порочащий нашу милицию. Идёт себе страж порядка по улице, никого, как говорится, не трогает. И вдруг его из придорожной канавы окликает какашка: «Привет, родственник!» – «Чего-чего? – оскорбляется милиционер. – Какой я тебе родственник?» – «А будто нет! И ты и я – из внутренних органов…»

Этот анекдот неизменно вспоминался Льву Поликарповичу Звягинцеву, когда он выводил своего барбоса гулять.

На улице Победы через каждые двадцать метров стоят скамеечки и при них – аккуратные белые урны. Тем не менее лишь немногие собаковладельцы удосуживаются подобрать за своими питомцами продукты их жизнедеятельности. Зима по-своему наводит порядок, покрывая всё человеческое безобразие снегом, но мартовские оттепели беспощадны. Питерская морось мгновенно сгрызает сугробы, и тут выясняется, что кусты сплошь забиты драными пластиковыми пакетами, пустыми бутылками от лимонада и даже коробками из-под автомобильного масла. Дорожка, устроенная безо всякого понятия о гидрологии, становится ложем местного моря. А на газонах, превратившихся в мокрые и чудовищно скользкие ледяные поля, ногу некуда поставить из-за расплывшихся собачьих кучек. Лев Поликарпович Звягинцев поднял воротник тёплой куртки, промерил палкой глубину ближайшей лужи и решил быть оптимистом. «Есть же что-то хорошее: и участок не сгорел, и шеф по морде получил…» – вспомнил он фразу из любимого когда-то сериала про полицейских. Нет, в самом деле. Сегодня выходной, то бишь можно ради разнообразия вывести четвероногое при дневном свете, а не в вечернем или предутреннем мраке, как в будни. Да ещё и обычного возмутителя порядка, толстого и злобного ротвейлера Боню (полностью – Тандерхеда фон Твилбеккер-Зее Билли Бонса Третьего) на несколько дней куда-то увезли. Ну и слава Богу. А то Лев Поликарпович во время прогулок постоянно с ним сталкивался, и невоспитанный Боня порывался свалить своего хозяина с ног, с рыком бросаясь на Кнопика. Хотя тот у него под брюхом мог пройти не сгибаясь, а значит, был в собачьей иерархии не конкурент и, следовательно, не объект для гнева.

---

56 М.н.с. – младший научный сотрудник.