— Едете в Париж? — спросил он. — Вместе?
— Да, — ответил Урия.
Контролер — пожилой мужчина — внимательно посмотрел на них.
— Вы не австриец, как я слышу.
— Нет, норвежец.
— А, Норвегия. Там, говорят, очень красиво.
— Да, спасибо. Это верно.
— И вы, значит, добровольно пошли воевать за Гитлера?
— Да, я был на Восточном фронте. На севере.
— Неужели? И где же на севере?
— Под Ленинградом.
— Хм. А сейчас едете в Париж. Вместе с вашей…?
— Подругой.
— Да, именно, подругой. По увольнительным?
— Да.
Контролер пробил билеты
— Из Вены? — спросил он Хелену, протягивая билеты ей.
Она кивнула.
— Я вижу, вы католичка. — Он показал на крестик, который висел поверх блузки. — Моя жена тоже католичка.
Он откинулся назад и выглянул в коридор. Потом снова обратился к норвежцу:
— Ваша подруга показывала вам собор Святого Стефана в Вене?
— Нет. Я лежал в госпитале, поэтому города особенно не видел.
— Да-да. В католическом госпитале?
— Да. Госпиталь Рудо…
— Да, — оборвала его Хелена. — Католический госпиталь.
— Хм.
«Почему он не уходит?» — подумала Хелена.
Контролер снова откашлялся.
— Да? — наконец спросил его Урия.
— Это не мое дело, но я надеюсь, вы не забыли с собой документы о том, что у вас есть разрешение?
— Документы? — переспросила Хелена. Она два раза ездила во Францию с отцом, и им никогда не было нужно ничего, кроме паспортов.
— Да, у вас, скорее всего, не будет никаких проблем, фройляйн, но вашему другу в форме необходимы бумаги о том, где расположена его часть и куда он направляется.
— Ну конечно, у нас есть с собой документы, — ответила она. — Вы же не думаете, что мы поедем без них?
— Нет-нет, что вы, — поспешил сказать контролер. — Просто хотел напомнить. Потому что всего пару дней назад… — он быстро посмотрел на норвежца, — задержали молодого человека, у которого, по всей видимости, не было при себе какого-то распоряжения, его сочли дезертиром, схватили на перроне и расстреляли.
— Вы шутите?
— Увы. Не хочу пугать вас, но война есть война. Но если у вас все в порядке, то вам не стоит ни о чем беспокоиться, когда мы будем пересекать немецкую границу после Зальцбурга.
Вагон немного качнулся, контролер, чтобы не упасть, вцепился в дверную раму. Трое молча смотрели друг на друга.
— Значит, первая проверка будет тогда? — спросил Урия наконец. — После Зальцбурга?
Контролер кивнул.
— Спасибо, — сказал Урия.
Контролер откашлялся:
— У меня тоже был сын, ваш ровесник. Он погиб на Восточном фронте, на Днепре.
— Мои соболезнования.
— Ну, извините, что разбудил вас, фройляйн. Мин герр.
Он взял под козырек и пошел дальше.
Хелена посмотрела на дверь. Потом закрыла лицо руками.
— Ну почему я такая дура! — всхлипывала она.
— Ну, ну. — Он обнял ее за плечи. — Это я должен был подумать о документах. Я же должен был знать, что мне нельзя просто так бродить по стране.
— А если ты расскажешь им о болезни и о том, что хочешь поехать в Париж? Это же часть Третьего рейха, это же…
— Тогда они позвонят в госпиталь, Брокхард скажет, что я сбежал.
Она прижалась к нему и зарыдала еще сильнее. Он погладил ее по длинным русым волосам.
— К тому же я должен был понимать, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, — сказал он. — Я имею в виду: я и сестра Хелена — в Париже? — Она почувствовала, что сейчас он улыбается. — Нет, скоро я проснусь в больничной койке и подумаю, что все просто сон. И буду рад, когда ты принесешь мне завтрак. К тому же завтра у тебя ночное дежурство, не забыла? И тогда я расскажу тебе про то, как однажды Даниель стащил у шведов три дневных пайка.
Она подняла мокрое от слез лицо.
— Поцелуй меня, Урия.
Эпизод 28
Сильян, фюльке Телемарк, 22 февраля 2000 года
Харри снова взглянул на часы и осторожно прибавил скорость. Встреча была назначена на четыре часа, то есть на полчаса тому назад. То, что осталось от шипов на покрышках, с жутким звуком врезалось в лед. Хотя Харри проехал по этой петляющей обледеневшей дороге каких-то шесть километров, ему казалось, что он едет по ней уже несколько часов. От дешевых солнечных очков, купленных на заправочной станции, не было никакого толка, глаза жутко болели от яркого снега.