Красношейка

— Ну и?..

Юль почесал за ухом.

— Ну-у. Судьи, которые выносили приговоры, уже давно умерли. И политики, которые требовали этого суда, — тоже. Кому мстить?

Харри вздохнул:

— Вы правы. Но я просто пытаюсь собрать головоломку из тех кусков, которые у меня есть.

Юль взглянул на часы.

— Обещаю подумать над этим, но, честное слово, не знаю, смогу ли вам помочь.

— Все равно, спасибо. — Харри встал, потом, вспомнив о чем-то, достал из кармана куртки несколько сколотых листков. — Я снял копии с допроса свидетеля в Йоханнесбурге. Может быть, это вам как-нибудь поможет?

Юль сказал «да», но покачал головой, как будто имел в виду «нет».

Когда Харри уже одевался в прихожей, он показал на фотографию молодого человека в белом халате:

— Это вы?

— Да, в середине прошлого века, — рассмеялся Юль. — Это я в Германии, до войны. Я должен был пойти по стопам отца и деда и изучать там медицину. Когда началась война, я уехал домой и первую книгу по истории прочел уже фактически в лесах. А потом было слишком поздно что-то менять: это стало как наркотик.

— Значит, вам расхотелось быть врачом?

— Это как посмотреть. Я хотел понять, как за одним человеком, его идеологией пошло столько людей. И может быть, найти лекарство от этого. — Он усмехнулся. — Я был очень, очень молод.

Эпизод 37

Отель «Континенталь», второй этаж, 1 марта 2000 года

— Как приятно, что можно вот так встретиться, — сказал Бернт Браннхёуг и поднял бокал.

Они чокнулись, и Эуд-Хильде улыбнулась советнику.

— И не только на работе. — Он так долго смотрел ей в глаза, что она отвела взгляд. Браннхёуг изучающе разглядывал ее. Не очень красивая: слишком грубые черты, несколько полновата. Но в ее повадке была кокетливая прелесть, а от полноты веяло юностью.

Утром она позвонила ему из своего кабинета и сказала, что они совершенно запутались в каком-то деле, но прежде чем она успела что-либо объяснить, он попросил ее зайти. А когда она зашла, сразу же сослался на то, что у него нет времени и что лучше обговорить это за обедом, после работы.

— И нам, госчиновникам, надо расслабляться.

Она решила, что это он насчет обеда.

Пока все идет хорошо. Администратор распорядился насчет столика для них. В зале не было ни одного знакомого ей лица.

— Так вот, вчера нам попалось довольно занятное дело, — сказала она, принимая от официанта салфетку. — К нам пришел пожилой мужчина и заявил, что мы должны ему крупную сумму денег. Мы — это МИД. Он потребовал почти два миллиона крон и предъявил письмо, которое он отправил в семидесятом.

Она посмотрела в потолок. «Ей нужно меньше краситься», — подумал Браннхёуг.

— И за что же мы ему должны?

— Он сказал, что служил во флоте. Это что-то, связанное с «Нортрашипом», — ему недоплатили жалованья.

— Да-да-да, кажется, я понимаю, о чем идет речь. Что он еще сказал?

— Что он больше не собирается ждать. Что мы обманываем его и других моряков. И что Бог покарает нас за наши грехи. Не знаю, пьяный он был или больной, но выглядел он ужасно. Еще он принес с собой письмо, подписанное в сорок четвертом норвежским генеральным консулом в Бомбее, который от лица норвежского государства гарантировал, что позже ему выплатят надбавку за риск, которому он подвергался за четыре года службы штурманом в норвежском торговом флоте. Если бы не то письмо, мы бы, конечно, просто выкинули его и не стали бы беспокоить вас по таким мелочам.

— Можешь приходить ко мне в кабинет в любое время, Эуд-Хильде, — сказал он и тут же почувствовал легкий страх: ее точно зовут Эуд-Хильде? — Бедняга, — добавил Браннхёуг и знаком велел принести еще вина. — Самое грустное в этом деле — что он бесспорно прав. «Нортрашип» создали, чтобы управлять той частью норвежского торгового флота, которая не перешла в руки немцев. У этой организации были как политические, так и коммерческие задачи. К примеру, британцы за право использовать норвежские корабли платили компании большую надбавку за риск. Но вместо того, чтобы платить непосредственно морякам, они переводили деньги в кассу пароходства. Речь идет о нескольких сотнях миллионов крон. Моряки пытались отсудить свои деньги, но проиграли дело в Верховном суде в пятьдесят четвертом. Только в семьдесят втором стортинг признал, что они имеют права на эти деньги.

— Этот человек, разумеется, никаких денег не получал. Потому что, по его словам, ходил в Желтом море и попадал под японские торпеды, а не под немецкие.