Стилист

Гордеев так же четко повернулся к нему лицом.

– Слушаю, товарищ генерал.

– А характер незачем мне тут демонстрировать. Этим можете заниматься у себя дома, на кухне. Идите.

Гордеев прикрыл за собой дверь так тихо, что Руненко почудилось, будто он изо всех сил хлопнул ею.

* * *

Он сидел перед Настей, багровый от ярости.

– У кого-то из нас оказался слишком длинный язык. Знаю, что не у меня, и надеюсь, что не у тебя. У кого?

– Коротков и Коля Селуянов исключаются, – быстро ответила она. – Им можете верить, как самому себе.

– Тогда кто же? Свалов?

– Похоже, – кивнула Настя. – Больше некому.

– Вот дурак! – в сердцах выдохнул Виктор Алексеевич. – Ну что ему неймется? Ведь просили же, убеждали, объясняли по-человечески. Ну как так можно! Ладно, процесс отрывания ушей отложим на потом. Сейчас быстро беги в пресс-службу, возьми список всех журналистов, аккредитованных на сегодняшнем брифинге. И выясни обязательно, кто задавал вопрос про Черкасова. Надо попробовать с ними договориться, если это вообще возможно.

Но это оказалось, конечно, невозможно. Представителей средств массовой информации на брифинге было слишком много, чтобы можно было попытаться собрать их вместе и в чем-то убедить. Не говоря уже о том, что больше половины из них просто не было на месте, по крайней мере дозвониться до них не удалось.

– Плохо, – зло сказал Гордеев. – Хуже некуда. Сами виноваты, доверились мальчишке. Хорошо, что Руненко еще про телевидение не вспомнил, он говорил только о газетах, которые выйдут не раньше завтрашнего утра. А ведь по телевизору каждый день всякие милицейские хроники и репортажи передают по разным каналам. Так что жди, деточка, мы об этом деле еще сегодня услышим. Черт бы их всех взял с их любовью к сенсациям! Лишь бы тиснуть громкое словечко, лишь бы газета продавалась, а на остальное им всем плевать. Ничего не попишешь, придется задерживать Черкасова сегодня вечером. Я дам команду. А ты, дорогая моя, хватай ноги в руки и ищи того журналиста, который больше всех знает. Может быть, этот дурак Свалов ему много чего нарассказывал, так пусть хоть об этом молчит. Поняла?

Насте повезло хотя бы в этом. Журналиста популярной ежедневной газеты Гиви Липартию ей удалось разыскать в течение двух часов – он спокойно сидел в своей редакции и готовил материал для завтрашнего номера. Но понимания в нем она не встретила. Более того, Липартия держался откровенно враждебно и высокомерно.

– Я прошу вас сказать мне, откуда вы узнали о деле Черкасова, – сказала ему Настя, но по его лицу уже видела, что ничего он ей не скажет.

– Я полагаю, что, если бы я спросил вас, откуда вы черпаете свои оперативные данные, вы бы мне тоже не ответили.

Что ж, она его понимала. У нее было свое дело, за которое она радела, у него – свое. И в данном случае интересы их не совпадали. Он сидел перед ней, такой невозможно элегантный и надменный, холодно глядя на нее огромными черными глазами, как на полотнах Пиросмани. Липартия был дьявольски красив и, по-видимому, хорошо знал это. Во всяком случае, скромно одетая невзрачная женщина, пришедшая к нему в редакцию, не вызывала у него никаких эмоций, кроме насмешливого недоумения и легкого раздражения оттого, что ради нее пришлось оторваться от работы.

– Гиви Симеонович, вряд ли имеет смысл делать тайну из очевидных вещей. Вам рассказал об этом Геннадий Свалов, несмотря на категорический запрет разглашать оперативную информацию и обсуждать проблему с кем бы то ни было. Он совершил служебный проступок и будет за это наказан. Но я прошу вас выслушать меня, потому что у нас есть очень веские причины не предавать дело Черкасова огласке. Вы журналист, и вы наверняка сами понимаете, какие последствия могут произойти из безосновательного разжигания скандала вокруг еврейской темы.

– Я не считаю это безосновательным. Гибель еврейских мальчиков – достаточное основание для этого. Вы не находите?

– Нет, – твердо сказала Настя. – Я не нахожу. Если вы посмотрите статистику, то увидите, что гибнут юноши всех национальностей, всех без исключения. Но почему-то смерть десятков чеченцев, армян, татар или лезгинов не побуждает вас браться за перо. А что евреи? Они особенные? Им судьбой заказано умирать от рук преступников? Или дело в том, что еврейский вопрос как один из наиболее болезненных даст вашей газете возможность порезвиться на своих страницах?

– Вы напрасно пытаетесь меня оскорбить. И не передергивайте. Речь идет не просто о смерти еврейских мальчиков от рук преступников, а о маньяке, целенаправленно их убивающем. Если бы я узнал о том, что ваш Черкасов похищает, насилует и убивает татарских или лезгинских мальчиков, моя реакция была бы точно такой же.