Иллюзия греха

Сегодня Наташа выглядела еще хуже. И без того бледное ее личико стало совсем прозрачным, на нем, казалось, жили одни глаза. Но они жили! И еще как. Они светились каким-то невероятным серо-голубым светом, и это обрадовало Мирона.

— Почему такой усталый вид? — осведомился он, усаживаясь рядом с ней за компьютер. — Плохо спала?

— Совсем не спала, — ответила она. — Я всю ночь тренировалась, как ты велел.

— Всю ночь? — недоверчиво переспросил Мирон. — Ты всю ночь училась печатать?

— Конечно. У меня пальцы непослушные, непривычные, их надо разрабатывать. Зато я набрала целых десять страниц из твоей книжки. Только ты мне не показал, как формулы делать. Там же специальные знаки нужны.

— Ну-ка, проверим, что ты напечатала. Показывай свой труд.

Наташа, быстро щелкая «мышью», вывела на экран текст. Это действительно был раздел из книги по математике. Тут же, не говоря ни слова, она открыла другое «окно», и Мирон увидел совсем другой текст.

«Старшая сестра Ирина. Адрес... Телефон... Очень добрая, очень обязательная. Сделает все, что нужно.

Николаев Александр Иванович, друг нашего отца. Адрес не знаю. Он очень хорошо к нам относится, все шесть лет навещал нас в больнице, занимался со мной химией, физикой и математикой. Я думаю, он поможет, если узнает про меня. Михаил Александрович, врач в нашей больнице. Специалист по восстановлению памяти у детей после черепно-мозговых травм. Он был со мной, когда меня похитили. Фамилию, к сожалению, не знаю. Красивый высокий брюнет. С ним я советовалась насчет того, как мне получить аттестат о среднем образовании. Если ему это напомнить, он обязательно поймет, что речь идет обо мне. Правда, я не знаю, жив ли он. Когда меня увозили из больницы, с ним что-то сделали.

Недавно в нашем отделении убили медсестру, Алю Мырикову. Там работала милиция. Может быть, если преступника еще не нашли, они и до сих пор бывают в отделении». Мирон щелкнул клавишей и быстро убрал текст из «окна». Теперь экран был поделен на две части, в одной из которых снова был текст по математике, вторая же часть была пустой. На ней Мирон собирался вести свои «переговоры» с Наташей. Все-таки молодец девочка, отлично соображает, и не только в точных науках.

Врач Михаил Александрович. Это очень интересно, особенно если учесть вчерашние слова Наташи о том, что у нее аллергия на большинство лекарств и только в больнице знают точно, что можно ей давать, а чего нельзя. Господи, как повезло, что он не говорил вчера об этом с Василием! А ведь собирался... Видно, Бог отвел. Судьба к нему благосклонна. Надо постараться выжать из этого все, что можно, и максимально естественно.

«Я сказал Василию, что тебе нельзя расстраиваться и волноваться, у тебя от этого мозги отказывают. В твоей медицинской карте наверняка записано все, что касается лекарств. Ты поняла, чего я хочу от тебя?»

— Давай будем учиться выводить математические символы, — говорил он между тем. — Смотри внимательно и запоминай, какой символ как выводить на экран. Для этого устанавливаем специальный режим и пользуемся клавишей АН... Некоторое время они действительно занимались делом, потом Наташа начала все чаще ошибаться и забывать то, что ей показывал Мирон.

— Да что с тобой? — с досадой спросил он. — Что ж ты сегодня такая бестолковая? После бессонной ночи, что ли?

Губы Наташи задрожали, она отвела глаза. «Тьфу, болван, — обругал себя мысленно Мирон. — Зачем я так с ней? Девочка в такой сложной ситуации, а я от нее требую Бог знает чего. Другая на ее месте вообще ничего не соображала бы от ужаса, а она держится, и держится превосходно».

— Я боюсь, — еле слышно проговорила она.

— Чего ты боишься? — спросил он как можно равнодушнее.

Внутри у него все похолодело. Так и есть, она не выдержала, забыла обо всем и сейчас начнет обсуждать с ним вслух то, что предназначено только для молчаливого и беззвучного монитора компьютера. Все пропало. А какой был замысел!

— Я боюсь умереть здесь. Ты говорил с Василием Игнатьевичем про лекарства?

— Нет, не говорил.

— Ты же обещал! Я так надеялась на тебя. А сегодня опять пришел этот заморский врач и сделал мне укол. Он пришел один, без Василия Игнатьевича, и я даже не смогла ничего ему объяснить, он же не понимает по-русски. А вдруг мне станет плохо? Здесь никто не знает, как мне помочь. Я не могу ни о чем думать, кроме этого, понимаешь? Ты сердишься, что я бестолковая, а как я могу не быть бестолковой, если я все время только и делаю, что прислушиваюсь к себе, нет ли признаков отека, озноба, зуда. Ты не понимаешь, что такое аллергия! Ты не понимаешь, как это страшно, когда вдруг чувствуешь, что дышать становится все труднее, в горле появляется ком, и он разрастается, разрастается, заполняет собой все пространство, и ты уже не можешь глотать, а потом начинаешь задыхаться!