Иллюзия греха

Она уже не говорила шепотом, она почти кричала, по лицу ее текли огромные прозрачные слезы, губы тряслись. Мирон смотрел на нее и с трудом удерживался, чтобы не дать торжествующей улыбке прорваться на лицо. Она все поняла. И она все делает как надо.

— Хорошо, — сухо произнес он, — я сейчас же поговорю с Василием, если ты настаиваешь. Только, ради Бога, перестань плакать, меня раздражают женские слезы.

Он резко поднялся и вышел из комнаты. И тут же наткнулся на недоумевающий взгляд охранника: с чего это Мирон вышел от девушки без команды? Он должен заниматься с ней до тех пор, пока не привезут обед. Только тогда ему разрешено пойти к себе.

— Мне срочно нужен Василий, — твердо сказал Мирон. — Очень срочно. Я не вернусь к девушке, пока не поговорю с ним.

Охранник, не ответив ни слова, снял трубку висящего на стене телефона. Через пару минут Мирон уже сидел в комнате Василия.

— Слышал, слышал, — озабоченно произнес тот. — И что ты предлагаешь?

— Мое дело — предупредить. Она так напугана, что не может заниматься. Если это правда, что должны приехать какие-то люди, чтобы оценить ее интеллектуальный уровень и знание математики, то могу вам обещать, что они будут страшно разочарованы. Я и раньше обращал внимание на то, что Наташа показывает очень неровные результаты, то блестящие, то совсем никудышные, но никак не мог понять, с чем это связано. Теперь я догадываюсь, что у нее, по-видимому, бывают боли или она просто плохо себя чувствует, но вынуждена терпеть, потому что боится, что вы дадите ей не то лекарство. Я считаю, что вы должны знать об этом. В состоянии стресса, а тем более при болях, она не может работать. Если же вы будете давать ей лекарства, то последствия могут оказаться фатальными. Вы что, не знали об этом, когда привезли ее сюда?

— Не твое дело, — хмуро буркнул Василий. — Она сама-то знает, чего нельзя ей давать?

— В том-то и дело, что нет. Врачи в больнице знали, и этого было достаточно. Я по себе знаю, врачи больным почему-то этого не говорят, только в карту записывают. У меня один раз было такое. Мне аппендицит вырезали, так врач после операции сказал, что я дал аллергическую реакцию на одно лекарство. Так и сказал: «на одно лекарство». А на какое именно, сказать не удосужился. Вы ж знаете, как врачи к больным относятся. Как к подопытным кроликам, которым и знать не обязательно, что такое с ними проделывают.

— В карту, говоришь, записывают? — задумчиво повторил Василий. — Ладно, я посмотрю, что можно сделать. Возвращайся к девочке и работай. Кстати, что это ты там затеял с текстовыми редакторами? Лучше бы химией с ней занимался.

— Вы не правы, — горячо возразил Мирон. — Сейчас без компьютеров нигде не работают. Умение работать с текстами всегда смотрится очень выгодно, если речь идет о работе. Конечно, если вы что-то недоговариваете и речь идет не о том, чтобы дать Наташе какую-то работу...

— О том, о том, — нетерпеливо перебил его Василий. — Больно ты заботливый, прямо брат родной.

— Так это от скуки, — усмехнулся Мирон. — Надо же чем-то заняться, коль вы на волю не пускаете. Отпустили бы меня в поселок, я бы там себе зазнобу приискал.

— Перетопчешься. Зазнобу ему... Иди работай.

Мирон вернулся в комнату к Наташе. Лицо ее было заплаканным, но в глазах горел немой вопрос. Он молча уселся рядом с ней за компьютер. На свободном поле красовались ряды математических символов, а под ними вопрос:

«Я правильно поступила?»

Он сделал вид, что внимательно разглядывает написанные ею формулы. Потом одобрительно кивнул.

— Умница, все сделала правильно. Можешь ведь, когда соберешься. Тебе совершенно нельзя волноваться и расстраиваться.

— Да, я знаю, — кивнула Наташа.

Теперь в глазах ее было торжество.

ГЛАВА 16

Николай Васильевич Ташков помнил свою ученицу Смирнягину очень хорошо.

— Жаль, что она совсем забросила спорт, — сказал он, когда Александр рассказал ему о своей встрече с Зоей. — Очень способная была девушка. Как у нее жизнь сложилась?

— Не очень. Живет с родителями, работает корректором. Крутит роман с мужиком, который успешно морочит ей голову наличием несуществующей жены, которую он якобы не может бросить. А она, дурочка, верит ему.

— Странно, — покачал головой Николай Васильевич, — она ведь была красивой девочкой. Подурнела?

— Что ты, папа, она стала еще красивее.