Когда боги смеются

Даже дома Игорь преследовал ее как наваждение. Вот здесь он стоял, когда она впервые увидела его. Вот в эту пепельницу он стряхивал пепел от сигареты. В ее комнате он сидел вот на этом вертящемся кресле, его рука лежала на подлокотнике. А на столе, на ее столе, лежал его блокнот, в котором он делал свои записи.

Находиться дома одной было невыносимо. Надо пользоваться моментом, пока отца нет, надо бежать отсюда в нормальную жизнь, в ту жизнь, которую так планомерно, с садистским удовольствием отбирает у нее отец. Конечно, бежать не навсегда, куда она денется с мелочью в кармане, но хотя бы на время, хотя бы на несколько часов, пока есть возможность, чтобы потом вспоминать эти сладкие мгновения свободы, которые будут греть ее до следующего отъезда тюремщика.

Она достала из сумочки ключ от сейфа, расположенного в комнате отца. Ключ был у нее совершенно официально, отец держал в сейфе некоторые деловые бумаги и иногда отсылал Женю с работы домой за ними. Кроме того, там лежали деньги, и отец хотел, чтобы Женя, случись что-то непредвиденное в его отсутствие, могла их оттуда взять. Он был совершенно уверен в честности дочери и ни секунды не сомневался в том, что без острой нужды она не возьмет оттуда ни рубля. Справедливости ради надо заметить, что основания для такой уверенности у него были: Женя действительно ни разу ничего из сейфа не взяла без его ведома.

Сегодня она рискнула. Уж очень невыносимой была душевная боль, которую причиняли ей мысли об Игоре. Открыв дверцу встроенного в стену сейфа, Женя сунула внутрь руку и достала наугад две пачки купюр, в одной были доллары, в другой - рубли, пятисотенные. Поразмысли и немного, она положила пачку рублей назад, а с пачки долларов сняла резинку и тщательно их пересчитала. Сумма оказалась некруглой, семь тысяч триста стодолларовыми купюрами, еще девятьсот купюрами по пятьдесят долларов и шестьсот семьдесят бумажками по двадцать и десять долларов. Итого восемь тысяч восемьсот семьдесят. Наверняка отец не помнит точно, сколько здесь. Взяв две купюры по сто долларов, две по пятьдесят и несколько по двадцать и десять, Женя закрыла сейф и отправилась в магазин. Нет, не в "Охотный ряд", а куда ближе, где и товары не такие роскошные, и цены не такие высокие. Через час она вышла из магазина, одетая в длинную темно-синюю юбку с высоким, почти до трусиков, разрезом сбоку, и в блестящую коротенькую майку-топ, плотно облегающую высокую грудь и оставляющую открытой широкую полоску смуглой кожи на животе. На ногах у нее были изящные босоножки на высоких каблуках, на плече болталась крошечная голубая сумочка на длинной цепочке вместо ремешка. От полос и открытых плеч исходил сладкий аромат духов "Кашмир". Старую одежду Женя аккуратно сложила в пакет, который несла в руке.

Она отправилась в ресторан, в тот самый "Испанский уголок". Идти в босоножках было неудобно, тонкий каблук то и дело застревал в рифленой поверхности ступенек эскалатора, да и вообще Женя привыкла совсем к другой обуви. Она даже не подозревала, как трудно ходить на каблуках, не имея к этому привычки. Прохожие с интересом и недоумением оглядывались на нее, одета Женя была явно не по погоде, все ходили в куртках или пиджаках, но она не чувствовала холода. Она ощущала себя взрослой, красивой и свободной, и от одной мысли об этом ее бросало в жар. Ах, если бы ее сейчас увидел Игорь!

В ресторане она заказала паэлью по-валенсиански, не глядя в меню. Ей хотелось произвести впечатление знающего человека, хорошо знакомого с испанской кухней. Само название блюда, которое она увидела и запомнила еще в тот раз, когда была здесь с отцом, звучало для нее как волшебное заклинание.

- Это блюдо на двоих, - осторожно заметил высокий красивый юноша-официант. - Вы кого-нибудь ждете? Поставить второй прибор?

- Нет, я одна, - высокомерно ответила Женя, не очень понимая, что такое "блюдо на двоих".

- Вы знаете, что паэлья долго готовится? Вам придется подождать минут сорок, не меньше.

- Я не тороплюсь, - улыбнулась она. - Принесите мне пока кофе.

Она в книгах читала, что на Западе сначала пьют аперитив, а иногда кофе, не после еды, а именно до нее. Сидя у окна и глядя на Манежную площадь, она давилась слишком горьким и крепким кофе, мучительно стараясь удерживать на лице выражение задумчивости и легкой печали. Когда принесли заказ, Женя ужаснулась. Конечно, это было вкусно, но так много! Столько и вдвоем-то не съесть...