Закон трех отрицаний

Но Коля, привыкший доверять своей интуиции, уже заранее знал, что ничего достойного внимания этот Волков ему не расскажет. И потому заранее жалел потерянное впустую время.

– Мы с Анитой вместе учились на одном курсе в МИФИ, а потом работали в одном институте, только в разных лабораториях.

Волков, невзрачный плешивый очкарик, вспоминал о бывшей жене без неприязни, при этом Селуянову почудилось даже что-то вроде жалости в его голосе. Кого он, интересно знать, жалеет – себя, брошенного когда-то, или ее, так и не вышедшую больше замуж? У самого Волкова семейная жизнь после развода с Анитой сложилась весьма успешно, второй брак оказался прочным и подарил ему двух сыновей, старший из которых уже заканчивал школу.

– Мне кажется, вы ей сочувствуете, – заметил Николай. – Почему? Она кажется вам несчастной?

– Как вам сказать… У меня такое впечатление, что она всю жизнь жила какой-то вынужденной жизнью. У нее никогда не было настоящей свободы. Вы меня понимаете?

– Нет, – откровенно заявил Селуянов.

Ну что ж поделать, он действительно не понимал. Вынужденная жизнь… Как это может быть?

– Постараюсь объяснить. Вы, вероятно, знаете, из какой Анита семьи? Ну, там, мама, папа…

– Я в курсе. Папа – художник, мама – актриса.

– Вы неточны, – Волков чуть заметно улыбнулся. – Папа – известный художник, а мама – известная актриса. Это очень важный нюанс, я бы сказал – определяющий. Мать Аниты вступила во второй брак, который все, в том числе и сама Анита, считали мезальянсом. После этого она больше не снималась. Никогда. И представьте себе, каково было Аните постоянно слышать: ой, ты дочка той самой Зои Риттер? А почему твоя мама больше не снимается? Что ей отвечать? Правду? Что мама, член партии, изменила папе, вышла замуж за автослесаря, растолстела, потеряла форму и подверглась остракизму со стороны киношной общественности? У Аниты язык не поворачивался давать подобные объяснения. Ей было стыдно за мать. И еще одно испытание: ой, ты дочка того самого Риттера? Ты не могла бы попросить отца достать билет или пропуск на выставку? Ты сама, наверное, уже ходила, ну как там? В те времена было много интересных выставок, вы, наверное, помните, то «Мону Лизу» привезут, то сокровища гробницы Тутанхамона, то мексиканцев. А Анита ни с какой просьбой не могла к отцу обратиться.

– Почему?

– Он с ней не общался. Как расстался с женой, так словно забыл, что у него есть дочь. Немедленно женился, очень скоро появился ребенок. Кажется, мальчик, впрочем, я точно не помню. Риттер одним махом отрезал от себя и бывшую жену, и дочь. Алименты по почте посылал. Короче говоря, с фамилией у Аниты были одни проблемы. Фамилия-то редкая, звучная. Была бы Иванова или Кузнецова, никто бы вопросов не задавал, а так… очень она, бедолага, страдала. А я очень ее любил и ничего не понимал.

– А что вы должны были понимать?

– Она вышла за меня замуж только для того, чтобы уйти из дома и сменить фамилию. Не знаю, как сейчас, а на тот момент она свою мать так и не простила и не хотела жить с ней, ее новым мужем и их общим ребенком. Но я любил ее безумно и ни о чем сомнительном тогда не думал. Мы поженились на третьем курсе. Она прожила со мной три года, потом сказала, что хочет развестись. Разумеется, мои родители разменяли нашу квартиру, все как полагается. Только после этого я начал прозревать. И в самом деле, кто такая Анита? Первая красавица на курсе, знает два языка, английский и испанский, танцует фламенко, чего никто из девчонок не умел, великолепно играет на гитаре и на саксофоне, без нее ни одно сборище не обходится, она всегда в центре внимания, она – объект обожания и восхищения. А кем был я? Внешность у меня невыдающаяся, танцевать вообще не умел, заводилой в компаниях не был, тихий книжный мальчик. Правда, отличник и один из самых способных на курсе, но в глазах девушек это обычно значения не имеет. Ну, еще папа-академик, поэтому жилплощадь большая. Для какой-нибудь девочки с периферии я, конечно, был бы достойным женихом, но для Аниты, коренной москвички, дочери таких родителей… Мне и в голову не приходило, что у нее мог быть расчет. Когда она обратила на меня внимание, я будто ослеп от счастья. Ну ничего, потом прозрел.

Он улыбнулся, и не было в этой улыбке ни обиды, ни горечи, только легкая насмешка над собственной юношеской доверчивостью.

– Значит, брак у Аниты Станиславовны был вынужденным, – подвел промежуточный итог Селуянов. – А еще что? Вы говорили про всю жизнь.