Бремя живых

– Что же, вопрос вы задали интересный. Не знаю даже, имею ли я право на него отвечать?

– Неужели я задел какие-то этические принципы? Они уже сформировались в вашем мире? Или существуют априорно, как данность?

– Нет, не в этом смысле, я за вас опасаюсь…

– А вот этого не стоит. Каждый отвечает за себя. И если я вас спросил, значит, кое о чем догадываюсь, ведь так? Мне просто нужно избавиться от сомнений. Согласитесь, сомнения и взаимная подозрительность в наших условиях куда опаснее, чем достоверное знание…

– Вам виднее. Если просите – отвечу. Ваша Татьяна… В ней ощущается несколько иная сущность, чем в вас, Майе, в остальных. Нет-нет, она не из «наших»! Вы ведь пришли сюда все вместе? Или?…

– Разумеется, вместе, и там знали друг друга довольно давно.

– Ну вот. И тем не менее что-то в ней не совсем так. Какой-то особенный фон, я бы так выразился. Знаете, вроде наведенной радиации… Нет, точнее не могу объяснить. Она, разумеется, живой человек, но как бы несет на себе печать, запах, ауру потусторонности… Извините, ничем больше не могу вам быть полезным.

И словно специально, чтобы подчеркнуть окончательность его слов, с неба тут же хлынул дождь. Хотя уже давно из окружавшего гостиницу сада наплывали волны тумана. Но в России такой туман мог перейти в нечто мелкое, нудное, моросящее и в то же время романтически приятное. Здесь же все-таки субтропики. И тучи над головой словно распороли штыком, и все, что там копилось, обрушилось на землю сразу. С кромки крыши полило так, что мгновенно между Ляховым и Шлиманом образовалась тонкая стеклянная стена. А уж водосточные трубы заиграли на все лады, словно органные. Зависимо от их толщины и материала.

В эту, подсвеченную фонарями, шелестящую и хлещущую своими прутьями водяную муть и ушел капитан Шлиман, отнюдь не горбясь и не ускоряя шага.

В голове у Вадима, разумеется, пошумливало, но совсем слегка. Выпил-то он всего ничего. А то, что часто прикладывался, так старая ведь шутка – запрокидываешь голову, пьешь, жадно глотая, аж по подбородку и за воротник течет, бывало, но при этом языком затыкаешь тонкое горлышко фляжки, и в рот не попадает практически ничего.

В строгом соответствии со сказочной формулой.

То есть суть всей этой его игры, пусть примитивной, пусть наивной, в абсурдной и супермистической ситуации сводилась только к одному. При том, что выбор происходит из трех посылок. (Смешно – опять из трех. Все, всегда, в любой культуре – из трех.)

Если он обычен, нормален и попал в странную, но все же каким-то краем реалистическую ситуацию, его действия имеют смысл и способны привести к победе. Нет, пусть не к победе, пусть к тактическому выигрышу, и то хлеб. Если же он нормален, но ситуация на самом деле сказочная, мистическая или даже соответствует некоей материалистической, но иной реальности – и не с нашими слабыми понятиями в этой сфере вращаться, что ж, пусть будет так. Не выиграем, так хоть поиграемся.

И последнее. Предположим на минутку, что он в текущем моменте все-таки ненормален. То есть – напал на него реактивный психоз. Именно реактивный, поскольку органических поражений психики еще позавчера у него не было. Как врач, а также офицер, прошедший полную диспансеризацию и признанный абсолютно здоровым, он был в этом уверен.

Что можно предпринять в таком варианте? Пойти к ребятам в баню. Не заходя в парилку – под душ. Сначала холодный, до дрожи в коленках и гусиной кожи, потом горячий, почти кипяток. И так раз пять. После этого – в сауну, в стоградусный жар, оттуда – в бассейн.

Варварская гимнастика нервов и сосудов, сбивающая любые посторонние комплексы. Доползти из последних сил до прохладного предбанника, растереться махровым полотенцем, долго-долго смотреть в глаза своему отражению в зеркале и при этом отчетливо артикулировать некоторые, известные только посвященным формулы.

Тут или забьешься в припадке, или окончательно убедишься, что с тобой все в норме. Как Вадим и предполагал изначально, эксперимент подтвердил его полную адекватность. По крайней мере – себе самому, очутившемуся в непростой ситуации. Ну а если загробная жизнь и в самом деле такова, то ни удивляться, ни жаловаться нет резона.

Через открытую дверь лоджии видно море, неспокойно шумящее, агрессивно набегающее волнами на берег. Докатываясь гребнями грязной пены до границ пляжа, оставляет на нем палки, щепки, длинные пряди водорослей. Неторопливо, обессилено возвращается обратно. Вздохи моря перемежаются дробным грохотом перекатывающейся гальки. Сочетание этих разнородных звуков создает особого рода гипнотизирующий ритм. Говорят, Гомеру он подсказал форму гекзаметра.