Время Игры

Славский, очевидно, готовился к предстоящей беседе.

Потому начал «допрос» (именно так Шульгин это воспринимал) нестандартно.

– Вы – богатый человек?

– Забавно. И не слишком деликатно. Впрочем, в нашей ситуации… отвечу. Смотря что понимать под этим термином. В сравнение с Рокфеллером или Ротшильдами, разумеется, не иду. Но для вас – пожалуй.

Однако все же лучше сказать – состоятельный. О том, что буду есть завтра, могу не задумываться. – Это хорошо… – задумчиво сказал Славский.

– Но наличных у меня с собой почти что нет. Умеренное количество рублей и сто фунтов на непредвиденный случай. Чековая книжка удобнее.

Славский весело рассмеялся.

– Вы что, вообразили, я вас грабить собрался? Отнюдь. Я спросил скорее из любопытства. Богатый человек, что вас заставляет заниматься такими делами? Я бы на вашем месте сидел у камина в родовом поместье и наслаждался жизнью…

– Понимаю, – сочувственно кивнул Шульгин и для оживления обстановки рассказал анекдот про белого бизнесмена, отдыхающего на Таити, и аборигена под пальмой. Видимо, обстановка не располагала его собеседников к веселью, и анекдот вызвал лишь вежливые улыбки. – А если без шуток, то мы с вами существуем на разных полюсах жизни и вряд ли поймем друг друга до конца. Ваша жизнь настолько сумбурна, опасна и жестока, что толстые стены дома вокруг, камин, стакан грога и абсолютная предсказуемость прошлого и будущего – предел мечтаний. Словно богатый монастырь или гостеприимный неприступный замок для озябшего, преследуемого волками или бандитами путника в средние века. Для меня все ровно наоборот. Размеренность, предсказуемость и гарантированная рента с капитала, жизнь в стране, где двести лет ничего не происходило и еще двести почти наверняка не произойдет, кроме урагана или извержения вулкана, невыносимы.

Вот я и жажду вернуться к временам моих достойных предков, которые, рискуя жизнью, создавали империю, над которой никогда не заходит солнце…

Светскую беседу прервал матрос, просунувший голову в приоткрытый люк.

– В море корабль. Светит прожектором…

– Совершенно нежелательный вариант, – процедил Славский и враскорячку полез вверх по трапу, демонстрируя свое совершенно сухопутное естество.

Наверху было темно, ветрено и сыро. Только блики света от керосинового фонаря в нактоузе падали на палубу возле штурвала. Волна от турецких берегов шла примерно четырехбалльная, но для небольшого, крепкого, однако не отличающегося изяществом обводов корпуса суденышка вполне достаточная.

Дубок зарывался носом, и ежеминутно на круто приподнятый полубак обрушивались тяжелые каскады брызг.

Цепляясь за ванты, Шульгин осмотрелся. Действительно, примерно в миле к зюйду черноту ночи резал яркий луч прожектора, принадлежащего скорее всего военному судну.

– Джо, мой бинокль!

Массивный морской двенадцатикратный «Цейс», оснащенный насадкой ночного видения и фотоумножителем, почти вплотную придвинул низкий силуэт миноносца с двумя высокими, склоненными назад трубами.

Шестисоттонник типа «Лейтенант Шестаков», дозорный эсминец, несмотря на выдвинутые к Эгейскому морю рубежи базирования флота, прикрывающий подходы к Главной базе.

Воронцов и Колчак хорошо поставили службу, памятуя о 1904, 1919 и 1941 годах, учитывая, что враг может прийти не только из Средиземного моря, но и с Дуная, из Констанцы, Варны и Батума тоже.

Не обязательно английские линкоры, хватит и подводной лодки-малютки или торпедного катера.

Скорость даже у потрепанного войнами, пять лет не ремонтировавшегося миноносца вчетверо превосходила парадные шесть узлов, которые мог выдать дубок при полном напряжении сил. Значит, надежда только на ночь и маневр.

– Вы явно не хотите с ним встречаться? – спросил Шульгин Славского.

Тот только фыркнул и протянул руку за биноклем.

– Тогда командование нашим фрегатом следует передать господину корветтен-капитану. Он наверняка лучше знает, как уклоняться от вражеских дозоров, чем ваши рыбаки…

– Это еще как сказать…

Шульгин знал, что Славский прав, и опытные контрабандисты имеют куда больший опыт общения с военными моряками и таможенниками, тем более – у родных берегов, но роль требовала некоторой наивности.

Эсминец сменил галс, и луч прожектора чиркнул совсем рядом с бортом дубка. Рулевой, присев от натуги, отчаянно завертел штурвал. Ему на помощь кинулся еще один матрос. Хлопая парусом, дубок покатился влево. Бортовая качка резко усилилась.