161  

Правда, тогда он географически находился в конгруэнтной[51] точке.

Максим разочарованно щелкнул языком.

Жаль, что у него нет с собой расчетов, которые демонстрировал ему Маштаков. Была там, кажется, одна не совсем ясная формула. Он напряг память. Интегралы – это ладно. А вот со знаками…

Тогда он внимания не обратил, а сейчас вдруг, возможно, оттого, что мозги стали удивительно свободны от многодневного напряжения, что-то такое забрезжило.

Обстановка ведь и вправду удивительно благоприятная. Тишина: ни муха не зажужжит, ни птица не чирикнет. А уж об индустриальных шумах и речи нет.

Через ворота базы, ранее плотно охранявшиеся, а сейчас сиротливо приоткрытые, он прошел внутрь.

Странной и даже страшной была темнота во всех окнах домов и корпуса учебного центра.

Значит, и здесь аналогичность миров, пространства и времени не полная. Здания те же, а электричество в них не поступает. По той же причине, что радиоволны не проходят?

Заходить внутрь домика, где должен был сидеть сейчас дежурный инженер, наблюдающий с той стороны за работой генератора, было не велено. Но очень хотелось.

Там ведь все маштаковские документы, расчеты, графики экспериментов.

Одним бы глазом в них заглянуть, казалось Максиму, и все станет ясно.

Входная дверь заперта, но проникнуть в дом, в общем, не проблема.

А что он скажет Чекменеву, если станет известно о нарушении им приказа?

Придумаем что-нибудь, какой-то совершенно непробиваемый довод.

Сейчас доктор оказался один в один в ситуации мифологической Пандоры или жены Синей Бороды. Запрещено входить в запертую комнату, но уж очень хочется!

Оттягивая момент принятия рокового решения, он обошел почти всю территорию базы. Прислушивался, заглядывал в окна.

Наконец вернулся к притягивавшему его крыльцу. Присел на ступеньки, продолжая размышлять. Похоже, постепенно выкристаллизовывается новая теория.

Никакое это не боковое время. Не сбоку от собственной реальности мы оказались, а сзади. На те же самые пять-десять минут. Тогда все отлично складывается. И объясняется.

Никаких проблем. Ты приходишь в театр через пять минут после того, как из него ушел последний актер и служитель.

Погасили фонари и свечи. Буфетчик убрал недоеденные бутерброды в ледник. Остались на крючках гардероба невостребованные пальто и шубы. И декорации к «Сретенским воротам» не разобраны рабочими сцены, оставлены до завтрашнего спектакля.

Вот и гуляй в этом придуманном кем-то мире, только что, совсем недавно, бывшим не в пример интереснее, чем настоящий. Никто же не платит десять рублей, чтобы посмотреть из третьего ряда партера, как реальный сосед бьет морду жене или другому соседу. А здесь смотрим, затаив дыхание, аплодируем, бросаем цветы на сцену.

Вот и он сейчас гуляет по фойе и за кулисами, будто всего-навсего заснул после второго антракта в укромном уголке, приняв лишнего в буфете, а сейчас проснулся и бродит по опустевшему зданию, тупо соображая, что и как с ним случилось.

Придуманное сравнение Максиму понравилось.

Он потянулся в карман за…

Чем бы лучше подхлестнуть пошедший творческий процесс – глотком из обтянутой кожей фляжки виски или сначала сигаретой?

Но очень ему вдруг не понравилось странное движение темных, гораздо более темных, чем окружающая темнота, сгустков пространства, размерами сообразных человеческим фигурам.

Глаза у Максима привыкли к безлунной ночи, и данный феномен он отнюдь не счел галлюцинацией.

Психиатр знает, что подобные ошибки в оценке окружающей действительности плохо кончаются. Причем галлюцинация, похожая на реальность, обычно безвреднее, чем наоборот. Но тоже не наверняка.

Что никого, кроме их группы и Ляхова с товарищами, в этом мире быть не может, он знал теоретически и успел убедиться на практике. Однако же, чем черт не шутит?

Если это просто природный феномен, своеобразная иллюзия – одно, а если нечто материальное?

Кстати, такие же сгустки тьмы, только с коричневыми огоньками по краям, описывал один фантаст в повести про планету железной звезды.

– Стой, кто идет! – по-уставному крикнул он. – Стой, стрелять буду!

Ответа из темноты он не получил, но артефакты[52] – тенями их назвать не получалось из-за ощутимой даже на расстоянии плотности – несколько приблизились. Отчетливо различались четыре, двигающиеся бесшумно, медленно, но упорно, а в отдалении, кажется, мельтешили и еще.


  161  
×
×