Билет на ладью Харона

Внезапно Максим ощутил какой-то даже нечеловеческий ужас. Поскольку совершенно иррациональный. Нечто похожее случается с новобранцами, заступающими на свой первый боевой пост ночью и на отшибе от товарищей. И мерещится черт знает что, и по неожиданно вздохнувшей в кустах заблудившейся корове открывают истерическую стрельбу.

Только у Бубнова основания были куда более реальные. А вернее сказать, не «реальные», а очевидные.

Как лежал автомат у него на коленях, так он из него и ударил веером перед собой. Сначала очередью патронов на двадцать, потом добавил еще две по пять, почти прицельно, и рванул длинной перебежкой до самой ограды.

…Вот сейчас кто-нибудь наверняка скажет, что автор то ли идеализирует огнестрельное оружие, как универсальный способ решения всех и всяческих проблем, нравственных, мировоззренческих и мистических, то ли воображает, что без его постоянного и повсеместного использования сюжет много проигрывает. А ведь нет.

Все это – лишь горькое понимание текущей реальности. Если не ошибаюсь, последние шестьсот лет иным способом кардинальные человеческие проблемы на самом деле отчего-то не решаются. Аль Капоне, кажется, сказал, что добрым словом можно сделать меньше, чем добрым словом и пистолетом…

По крайней мере, указанные артефакты под веером пуль (мельхиоровых со стальным сердечником) как-то растерялись. Не исчезли совсем, но несколько потеряли конкретность и компактность. И, кажется, остановились. Впрочем, судить уверенно об этом Максим не мог: от ярких оранжевых сполохов у переднего среза ствольного кожуха он почти ослеп на несколько секунд.

«И расточатся враги его!» – вспомнил неожиданно неверующий Максим слова молитвы. Зажмурился, пальнул еще несколько раз наугад и побежал, спотыкаясь, к лагерю, выставив перед собой автомат. Там он, по крайности, будет не один.

Глава двадцатая

– Стой, кто идет? – теми же словами встретил Максима Колосов из темноты леса.

Лязга затвора, обычно сопровождавшего этот, часто риторический, но смертельно опасный вопрос, он не услышал. Подпоручик успел сделать это раньше и бесшумно.

Имея в виду стрелковую подготовку штурмгвардейцев, доктор заблаговременно перешел на шаг, приближаясь к лагерю.

– Здесь Бубнов! Пароля не знаю, – попытался сострить он, чувствуя, что нервы приходят в норму.

– Кто стрелял?

– Я. Не знаю в кого, но оно мне показалось того заслуживающим.

Он как можно короче рассказал об инциденте.

– Василий, брось мне новый диск, он где-то там, к ранцу приторочен… – попросил Максим оператора, нашаривая в кармане сигареты. Там он так и не успел закурить. А сейчас очень хотелось.

– Тени, говорите? – на полном серьезе, отнюдь не посчитав слова и поступки командира плодами некомпетентности и испуга, переспросил Колосов. – И после ваших выстрелов – ни звука? И никто не упал? И не ответил?

– Пока стрелял, звуков не слышал. Упал или нет – не разобрал, своими вспышками ослепило. Но что вслед не стреляли – точно. И, кажется, не гнались…

– Ладно, проверим. Не зря же генерал приказал полный боекомплект брать. Знал или догадывался? – Подпоручик, собранный и бесшумный, как давешние «объекты», скользнул к палатке, где у порога была сложена амуниция. В строгом, раз навсегда усвоенном порядке, чтобы любую вещь найти мгновенно и на ощупь.

– Вы, господин полковник, вот тут прилягте, за пеньком, ствол вдоль тропки направьте. А я прогуляюсь, недалеко. Возвращаться буду – не подстрелите. Фрязинов, – обратился он к оператору, подошедшему с запасным диском, – ты машинку-то свою переставь, за дерево или в ямку. Вон там, под корнями, – Колосов указал на комель вывернутого давней бурей трехобхватного бука. – Не ровен час, шальной пулей заденет…

«Только вот начались события, и младший по званию небрежно, без обсуждений и согласований, принял на себя командование группой, – подумал Максим. – Да и правильно, наверное. Дело темное, в буквальном и переносном смыслах, специалист ориентируется в подобных ситуациях на уровне инстинктов, а мне каждый раз подумать надо, и нет гарантии, что думать я буду безошибочно».

Но все же положение штаб-офицера и начальника требовало соблюдать субординацию.

Максим сначала вщелкнул на место приятно тяжелый диск, оттянул ручку затвора, только после этого спросил:

– Что делать собрался?