Присягнувшие Тьме

Цветные наклейки указывали назначение каждой комнаты: дежурная часть, секретариат, апелляционный суд… По лестнице я поднялся на первый этаж, где располагались судебные следователи. Проходя мимо кабинета заместителя прокурора, я решил зайти, чтобы оценить обстановку.

Дверь была открыта. За письменным столом сидел молодой человек, а по бокам от него — две женщины. Одна что-то печатала на его компьютере, другая разговаривала по громкой связи, делая записи.

— Самоубийство? Ты уверен?

Я поздоровался с мужчиной, который с улыбкой поднялся мне навстречу, и представился ему вымышленным именем, назвавшись журналистом. Заместитель прокурора меня выслушал. На нем были облегающие брюки из зеленого вельвета и рубашка цвета молодой листвы, делающие его похожим на Питера Пэна. Когда я произнес имя Сильви Симонис, его лицо застыло:

— Дела Симонис не существует.

У него за спиной секретарша суда склонилась к телефону:

— Что-то я не поняла: он что — сам себя задушил?

Я решился сблефовать:

— В июне появилось несколько сообщений по поводу тела этой женщины, найденного в парке у какого-то монастыря. С тех пор — больше ничего. Разве дело закрыто?

Питер Пэн заволновался:

— Не понимаю, что могло вас заинтересовать в этой истории.

— В тех сообщениях, что мы получили, есть противоречия.

— Противоречия?

— Например, тело было опознано спасателями. Значит, лицо жертвы сохранилось. Однако в другом сообщении говорится о сильно разложившемся теле. Нам такое представляется невозможным.

Он почесал затылок. За его спиной секретарша суда повысила голос:

— Как это? Пластиковым пакетом? Он задушил себя пластиковым пакетом?

Заместитель прокурора неуверенно ответил мне:

— Что-то не припоминаю таких деталей.

— Но вы хотя бы знаете, кто был судебным следователем?

— Ну конечно. Мадам Корина Маньян.

Тем временем секретарша уже кричала:

— Другие? Там были и другие пластиковые пакеты?

Невольно я напряг слух, чтобы расслышать ответ жандарма по громкой связи.

— Там их нашли целую дюжину, — произнес низкий голос, — все завязаны одинаковым узлом.

Через плечо заместителя я подсказал секретарше:

— Спросите у него, не было ли во рту жертвы, под пакетом, носового платка.

Она растерянно на меня взглянула. Прежде чем она успела ответить, послышался голос жандарма:

— У него рот был забит ватой. Кто там говорит рядом с вами?

— Тогда это не самоубийство, — отозвался я. — Это несчастный случай.

— Откуда вы знаете? — спросила женщина, уставившись на меня.

— Должно быть, он онанировал, — продолжал я, — а нехватка кислорода усиливает сексуальное наслаждение. По крайней мере, так говорят. Подобный способ описывается у Сада. Этот тип, должно быть, завязал пакет, прикусив кусок ваты, чтобы не задохнуться. К несчастью, он не успел вовремя развязать узел.

Мои объяснения были встречены гробовым молчанием. Потом по громкой связи снова спросили:

— Кто там с вами? Кто это говорит?

— Я уверен, вскрытие покажет, — добавил я, — что сосуды пениса расширены. У него была эрекция. Это несчастный случай, а не самоубийство. «Эротический» несчастный случай.

У заместителя отвисла челюсть:

— А вам-то откуда это известно?

— Я обычно пишу о мелких происшествиях. В Париже такие случаи не редкость. Так где кабинет Корины Маньян?

Он указал мне кабинет в конце коридора. Несколько шагов — и я постучал в дверь. Меня пригласили войти. За столом сидела женщина лет пятидесяти в окружении пачек носовых платков. Слева и справа от нее стояли пустые столы. Женщина была рыжей, и меня поразило ее сходство с Люком. Та же белая сухая кожа, те же веснушки. Вот только ее рыжина была тусклой, неяркой. Гладкие волосы цвета ржавчины, подстриженные под «каре».

— Мадам Корина Маньян?

Она кивнула и высморкалась.

— Извините, — сказала она, хлюпая носом. — У меня в отделе все простужены. Поэтому я здесь сегодня одна. Что вы хотели?

Я шагнул в кабинет и назвал свое вымышленное имя и профессию.

— Журналист? — повторила она. — Из Парижа? И вы приехали сюда без предварительной договоренности?

— Да вот рискнул.

— Напрасно. Что именно вас интересует?

— Убийство Сильви Симонис.

Ее лицо застыло, но выражало оно не удивление, как лицо заместителя, а скорее недоверие.