Присягнувшие Тьме

— Да пошли они все в задницу! Для них я в любом случае был виновен. Им наплевать, что Сильви для меня все равно что сестра. Для этих ублюдков имели значение только мои судимости. Ну, я им и сказал: «Давайте, ребята, вяжите меня!» — Он скрестил запястья, словно ждал, что на них наденут наручники. — Хотел, чтобы они утерлись своей дерьмовой логикой.

Казвьель говорил неторопливо, со странным безразличием. Своей изворотливостью он напоминал вытатуированных на нем рептилий.

— С вашим прошлым вы сильно рисковали.

— Я всю жизнь рискую.

Он был очень похож на придуманного мною защитника. Ангел-хранитель, который вселяет тревогу. Я вернулся к одной детали, которая сильно занимала меня:

— В восемьдесят шестом году вы вышли из тюрьмы.

— Это есть в моем деле.

— Сильви была замужем, родила дочь, стала блестящей часовщицей. Вы встречались с ней?

— Нет.

— Как вы ее разыскали? Она ведь уже не носила девичью фамилию.

Он посмотрел на меня с любопытством. Противник оказался опаснее, чем он думал. Но, похоже, ему от этого было ни холодно ни жарко. Казвьель улыбнулся:

— Помнится, ты мне предлагал закурить?

Я протянул ему пачку «кэмел» и сам взял сигарету.

— Никому об этом не говорил, а тебе признаюсь.

— С чего бы?

— Сам не знаю. Может, потому, что ты кажешься мне таким же истовым, как и я. Выйдя из тюрьмы, я с подельниками обосновался в Нанси. А промышляли мы в Швейцарии. Каждую ночь мы потихоньку пересекали границу, а с той стороны нас уже ждала тачка. Работали в Невшателе, в Лозанне… а то и в Женеве.

Я перешел на «ты»:

— Не забывай, что я как-никак легавый.

— Срок давности истек. В общем, мы доперли, что по эту сторону границы в богатых домах тоже найдется чем поживиться. Сартуи, Морто, Понтарлье. Однажды ночью мы взломали странную мастерскую — там было полно ценных часов. И тут я увидел фотографии. Снимки Сильви и ее дочки. Черт, я был в ее доме! В доме моей любимой, которая вышла замуж и родила дочку.

Он затянулся, заново переживая свое удивление и горечь.

— Я велел дружкам оставить все как есть. Им это не понравилось, но они смирились. А потом я разыскал Сильви.

— Она уже овдовела?

Он подул на тлеющий кончик сигареты, который сразу стал ярко-розовым.

— Что правда, то правда. Я еще на что-то надеялся. Но наши пути разошлись навсегда.

— Она поучала тебя как христианка?

— Это не в ее характере. Да она и не была такой дурочкой, чтобы надеяться молитвами и проповедями направить меня на путь истинный. Заставить за гроши горбатиться на лесопилке.

— Но иногда ты горбатился.

— Иногда. Под настроение.

— Как сейчас?

— Сейчас — другое дело.

— Почему другое?

Казвьель, словно не расслышав, глотнул кофе.

— А когда убили Манон, что ты почувствовал?

— Гнев. Бешенство.

— Сильви говорила тебе об анонимных звонках?

— Нет, ничего не говорила… Иначе… Я бы ее защитил. Тогда бы ничего не случилось.

— Но ведь признаться жандармам в убийстве — значило не уважать ее горе.

Он бросил на меня убийственный взгляд. Его грудь напряглась, и татуировки будто ожили. На мгновение я подумал, что он вцепится мне в горло, однако он спокойно произнес:

— Слушай, парень, это дело мое и легавых, ясно?

Я не стал настаивать.

— Сильви кого-нибудь подозревала?

— Она мне так ничего и не сказала. Единственное, в чем я уверен, — так это в том, что она ни в грош не ставила расследование, которое проводили жандармы. Их хреновые улики и дурацкие мотивы.

— А сам-то ты что об этом думаешь?

Он снова взглянул на озеро, последний раз затянулся и бросил окурок.

— Чтобы обвинять, нужны доказательства. Никто так и не узнал, кто убил Манон. Может, просто какой-то псих. Или тот, кто неизвестно почему ненавидел Сильви и ее дочь. Ясно одно: мерзавец все еще на свободе.

— Как по-твоему, оба убийства совершил один и тот же человек?

— Наверняка.

— Ты кого-то подозреваешь?

— Я уже говорил: плевать мне на подозрения.

— А сам ты не пробовал расследовать это дело?

— Я еще не сказал своего последнего слова.

Я поднялся, отряхивая плащ. Он тоже встал, сунув термос и чашки в тачку среди пучков салата.

— Adios,^[14] легаш. Здесь наши пути расходятся, но если ты что-нибудь узнаешь, сообщи мне.

---

14 Прощай (исп.).