Присягнувшие Тьме

— Я велел вам убираться отсюда, — сказал он, кладя в кобуру свое оружие и засовывая мой пистолет за пояс.

— Почему бы нам не работать вместе?

— Да вы упрямец. На что вам сдалось дело Симонис?

— Говорю же вам: этим делом очень интересовался мой друг.

— Это все брехня. Если бы ваш приятель приезжал сюда и пытался расследовать это дело, я бы об этом узнал.

— Может, он действовал более скрытно, чем я. Похоже, никто его не видел.

Жандарм повернулся к окну и заложил руки за спину. Он расслабился. За окном Сартуи тонул во мраке.

— Дюрей, дверь позади вас. За своим пистолетом придете завтра в жандармерию, а потом убирайтесь отсюда. Если завтра в полдень вы еще будете в Сартуи, я звоню в прокуратуру.

Я стал пятиться в сторону коридора, изображая смесь сдержанного гнева и покорности, открыл входную дверь, и мне в лицо ударил резкий порыв ветра. На этот раз я направился к круглой площадке не напрямик, а по дорожке.

Ночь была чистой и светлой. Небо усеяно звездами. Я добрался до тупика, где стояла моя машина, и оглянулся на дом. С порога Стефан Сарразен наблюдал за мной с самым воинственным видом. Я сел в машину и, наконец, осмелился улыбнуться. Кассета все еще была у меня в руке.

41

• Девочка в плену.
• В доме, где шаги не слышны.
• Сосновые иглы, железные иглы,
• Девочке больше не петь…

Это была считалочка с примитивной мелодией. Речитатив звучал фальшиво. Но особенно противным был голос — какой-то нездоровый. Без тембра, не низкий, не резкий, не женский, не мужской — только режущий ухо и в то же время мягкий.

Я остановил запись. Я прослушал ее уже раз двадцать. Заперся в дортуаре на два оборота, позаимствовав у отца Мариотта магнитофон.

На кассете было три сообщения без дат и комментариев: анонимные звонки, которые Сильви Симонис удалось записать. Я уже скопировал их на свой ноутбук — звук и текст. Никто не говорил мне, что анонимные угрозы имели форму песенок. Сидя на кровати, закрытый со всех сторон бежевым балдахином, я опять нажал на «воспроизведение».

• Девочка в опасности,
• Тем хуже для нее.
• Все кончено, час пробил.
• Девочке больше не петь…

Я попытался представить себе рот, издававший такие звуки, лицо человека, которому принадлежал этот голос. Безобразное звероподобное существо или, может быть, израненное, забинтованное, прикрытое лицо… Я вспомнил тайну преобразования голоса, след, по которому пошли жандармы, в конце концов предъявив обвинение Ришару Моразу. До меня не доходило, как Ламбертон со своими людьми мог так упорно настаивать на этой версии.

Мне уже приходилось слышать голоса, измененные с помощью гелия, вокодера или другого электронного приспособления. Но они звучали совсем иначе, в них не чувствовалось отсутствия тембра, такой бесформенности и в то же время такой естественности. Третье послание:

• Девочка уже в колодце,
• Горе тем, кто не поверил.
• Все закончилось там, на дне.
• Девочке больше не петь…

Я остановил магнитофон. Именно последнее сообщение подсказало жандармам, что девочку следует искать в колодце. У Сильви хватило присутствия духа записать его, хотя она была в больнице. О чем она тогда думала? Почему оставила дочь без защиты, несмотря на предыдущие угрозы?

В поисках магнитофона я наткнулся в библиотеке Мариотта на книгу о местных традициях: «Сказки и легенды Юра». В главе 12 речь шла о знаменитом «доме с часами».

В начале XVIII века, говорилось в книге, семья часовщиков построила на склоне холма дом, чтобы защитить себя от порывов северного ветра и обрести покой для своей кропотливой работы. Но на самом деле они хотели укрыться от любопытных глаз, потому что эти люди были алхимиками. Им удалось изготовить часы с магическими свойствами. Механизм был настолько точным и бесшумным, что часы могли проделывать щели в течении времени. Трещины, которые вели в мир без времени…

Существовали и другие версии легенды. По одной из них, часовщики были колдунами, их жилище стояло на зловонных болотах, а расщелины в их часах вели прямехонько в ад. Эти «двери» открывались в обе стороны, и демоны могли проникать в наш мир между двумя готическими цифрами на циферблате.

Возможно, тут все дело в усталости, но я ясно представил себе беса с головой вампира, вылезающего из часов, чтобы накинуться на Сильви Симонис: он кусал ее, отравлял своим ядом, оставляя на теле свои знаки. Сатана и отрезанный язык. Вельзевул и жужжащие мухи. Люцифер и свет, пробивающийся сквозь ребра…