Бои местного значения

Власьеву же, привыкшему за семнадцать проведенных почти что в лесном скиту лет, опять нужно было порефлексировать.

Недавно пережитый страх, вернее – отчаяние, который он испытал в кольчугинской КПЗ, был куда сильнее, чем в камере кронштадтской гауптвахты. Там – молодость, боевой азарт, вера в Белое Дело, готовность претерпеть «за веру, царя и отечество».

А на этот раз – прежде всего ощущение бессмысленности происшедшего. Жил, мол, жил, хорошо там или не очень, но все же. И вдруг поддался на старости лет неизвестно какой идее, пошел на поводу у обиженного властью приятеля (из них же!), и что теперь?

Вся оставшаяся жизнь сжалась вдруг до недели, двух, ну пусть месяца, провести которые предстоит в мерзких, вонючих камерах, в общении с нечеловечески жестокими следователями, и закончится все… Чем?

Он не знал, как сейчас принято у большевиков – в лоб стреляют приговоренным или в затылок.

И вдруг – возвращение Шестакова. Совсем как тогда. Одного его незаметного движения руки было достаточно, чтобы поверить – старый друг не выдаст, сделает все, чтобы спастись самому и спасти его, старлейта Власьева.

Но. Если в тот раз, в двадцать первом году, Шестаков рискнул бескорыстно, по старому, несоветскому правилу «сам погибай, а товарища выручай», то теперь что?

Теперь нужно не допустить подобных промахов впредь.

– Слышь, браток, – обратился он к Коляну, – а в том Торгсине, куда вы ложки скидывали, там по вечерам как, много рыжья и денег скапливается?

Вор посмотрел на него со свежим интересом. Догадываясь о смысле вопроса.

– Знаешь, вот этим я не интересовался. Не мой профиль, и самый же центр, Смоленская площадь. Но думаю так – поутру, к открытию, у них там в кассе только боны, на которые жратву и барахло дают. Ближе к закрытию – наоборот, рыжье, серебро, валюта. А советские башли – даже и не знаю, бывают они там вообще… А ты что, сильно жохом ходишь?

Власьев, вошедший в одну из тех ролей, к которым почти два десятка лет себя готовил, трижды хрипло кашлянул, как бы изображая то ли смех, то ли возмущение неуместным вопросом нижестоящего по иерархической лестнице сотоварища.

– Вообще-то у нас за такие вопросы кишки на телефонную катушку наматывали… – раздумчиво сказал он и тут же резко крутнул руль, объезжая глубокую выбоину на проселке. Задним правым колесом он в нее все же попал, да так, что оба они чуть не пробили головами фанерную крышу кабины.

– Да нет, ты что, – прошипел вор, сплевывая кровь от прикушенного языка. – Я думал так, по-простому поговорить..

– А если по-простому, то доберемся до Москвы – если, чтоб не сглазить, тогда и поговорим.

Доехали. И даже без происшествий. Сначала до глухой станции Берендеево Ярославской дороги, чуть севернее узловой станции Александров, на окраине которой свалили в овраг машину и побросали в снег винтовки, а потом, рабочим поездом, и до Москвы.

Не подверглись даже и проверке документов, потому что соскочили возле Депо, где валила густая толпа пригородного народа, расходясь по многочисленным тропинкам к дыркам в заборе справа и слева от платформы. Никаких вохровцев не наставить, чтобы всех отследить.

Вышли к началу Большой Переяславки и побрели переулками в сторону Мещанских улиц.

– Все, здесь – расканались, – сказал случайным спутникам Власьев. – Спасибо, как говорится, за компанию. Тебя где найти? – ткнул он пальцем в грудь вора. – Да не менжуйся ты, почаще вспоминай, где сейчас вот был бы, если б не я. Говори, а то мало ли как еще повернется…

– Да нет, я не понимаю, что ль? Приходи на Тишинку. Там такой есть Электрический переулок. Дом 5. Постучишь, меня спросишь. Я предупрежу. Скажут, что и как.

– Вот и лады. До встречи, братан. И, как мой дед говорил, почаще води ухами…

– Чем-чем?

– Вот этими, – он показал пальцем. – Ушами, по-научному выражаясь…

– Понял, спасибо за совет, – и уже повернулся, чтобы уходить, как нарком его снова окликнул:

– А это вот – тебе нужно? – и вытащил из-за отворота пальто стопочку документов.

– Что такое?

– Да ксивы ж ваши. Которые легавые в сопроводительном пакете везли. Паспорт на имя гражданина Копылова Семена Денисовича, со спецотметкой минус семь, твой, что ли?

– Ну, мой…

– И еще пять. Забирай все. Может, и пригодятся. Тут еще и выписки из следственных дел… Тоже чего-нибудь стоят?

Похоже, вор уже испытывал идиосинкразию к чересчур навязчивым спасителям. Но ведь, с другой стороны…