Бои местного значения

Он не нашел ничего лучшего, как еще раз вымученно улыбнуться, принимая документы, даже поклонился слегка.

Наконец расстались и с вором, и с державшимися всю дорогу чуть поодаль его молодыми подельниками.

Глава 29

Лихарев помог Буданцеву стянуть гимнастерку, причем сыщик шипел сквозь зубы и сдержанно матерился – кое-какие удары резиновой дубинки просекли кожу, и нательная рубашка присохла к ранам. На желтоватой бязи расплылись грязно-розовые пятна сукровицы.

– Вот тебе, Иван Афанасьевич, революционная целесообразность на практике. – Валентин неожиданно перешел на «ты», и Буданцев после всего пережитого воспринял это как должное. Но решил, что и сам ответит тем же. – Ты по своей неизжитой буржуазной законопослушности, как дурак, третий день достоверные улики ищешь, а тут раз-два – и готово. Как миленький признание бы подписал в ближайшее время.

– Не понимаю, – продолжал удивляться сыщик. – Ну и «признался» бы, а что толку?

– А ничего. Следователь свое дело сделал. И передал бы тебя кому-то другому, из другой службы, кто вместе с тобой отправится брать Шестакова по указанному адресу. Желательно – подальше.

– И? – продолжал настаивать сыщик.

– Ты что, в детском саде до сих пор живешь? Никакого наркома они бы там, естественно, не нашли, снова тебя в оборот взяли, чтоб признался, зачем врешь. А дальше как получится. Повезет твоему следователю – про него больше не вспомнят, с крайнего спросят. У них сейчас один принцип – умри ты сегодня, а я завтра. А может, и не так. Дали твоему капитану приказ – за сутки разобраться и доложить. Он уже понял, что дело мертвое, и бил тебя просто от отчаяния, что из-за такой вот сволочи самому пропадать придется. И решил, по крайней мере, материал на Шадрина, Заковского, кого-то еще выколотить. Наркома, извините, не нашлось, они его давно в Москве-реке утопили, теперь, пока лед не сойдет, ничего не сделаешь, а очередной заговор – вот он, по фигурантам расписан.

– А что, не так уж и глупо. Сейчас январь, лед сойдет в апреле, а за это время – ого-го.

Буданцев действительно плохо представлял эту механику, всю сознательную жизнь занятый ловлей реальных преступников. Догадывался, конечно, что чекисты не брезгуют туфтой, в политических делах без этого не обойтись, где причастность к враждебным классам значит больше конкретной вины каждого отдельного человека, но, когда столкнулся с этим непосредственно, испытал на собственном горбу, в буквальном смысле.

– Беда в том, что лично мне Шестаков нужен непременно живым, и я стопроцентно знаю, что он жив, – сообщил Лихарев.

Он тщательно осмотрел все кровоподтеки и раны Буданцева, напустил в ванну горячую воду, высыпал в нее какие-то разноцветные, остро пахнущие порошки. А в довершение надел ему на запястье широкий черный браслет со светящимся желто-зеленым окошком.

– Это что?

– Прибор медицинский новейший. Лечит с помощью электромагнетизма. У тебя образование какое?

– Не очень пролетарское, – усмехнулся Буданцев, садясь в зеленоватую пышную пену. – Реальное училище, а потом полугодичные курсы юристов при Первом МГУ.

– Многовато для члена «ордена меченосцев», – без иронии сказал Лихарев. И был прав. В описываемый период почти две трети сотрудников центрального аппарата НКВД писали в анкетах в соответствующей графе: «низшее», «домашнее», а какой-то мудрец выдумал изящную формулу – «несистематическое». И ничего, успевали сделать приличную карьеру до почти неизбежной «стенки».

Боль в спине и боках прошла почти сразу, и Буданцев блаженно расслабился, его потянуло в сон. Необыкновенно приятно и в то же время удивительно было видеть вокруг кафельные стены цвета морской волны, высоченный потолок, начищенную бронзу кранов и труб, огромное овальное зеркало над ванной и другое, поменьше, над широкой чашей умывальника, пушистые полотенца и купальные халаты на вешалке у двери.

Словно не в квартире ответственного сотрудника ЦК партии находился этот «храм гигиены», а в особняке великосветской кокотки, промышляющей собственным телом, которое необходимо постоянно поддерживать в состоянии «полной боевой готовности».

Особенно же нереальным все это казалось после тесной камеры, где он находился меньше часа назад, и уж никак не помышлял о столь волшебном повороте судьбы.

Буданцев уже с полной уверенностью подумал, что жизнь его по неведомой причине изменилась круто и безвозвратно, к добру или к злу – пока неведомо, но что скучной она не покажется – это уж точно.