Бои местного значения

– Товарищ Сталин, – Ежов совсем уже ничего не понимал и не чувствовал, кроме леденящего ужаса, – мне было предложено именно так пригласить, чтобы это выглядело как арест, а уж что потом… Обращаться с ним предполагалось вежливо и доставить не в камеру, а в специальное помещение, вполне комфортабельное… Товарищ Сталин, я же не мог, если Вячеслав Михайлович… Нарком Шестаков теперь в его номенклатуре.

– Теперь? А раньше в чьей был? – словно сам не зная, спросил Сталин.

– Как в чьей? Товарища Орджоникидзе…

– Ах, вот как у вас теперь… – Сталин выглядел человеком глубоко удивленным. Словно бы вот он уехал на год-другой в заграничную командировку, потом вернулся и с недоумением узнал, что без него соратники распоясались, установили какие-то свои правила, вообще творят что заблагорассудится, позабыв субординацию и ленинские принципы коллективного руководства.

– Одним словом, так, товарищ Ежов… – Вождь наконец добыл из трубки очередную порцию дыма. – Вы в ближайшее время найдите нам товарища Шестакова, а тогда и разберемся, что за недоразумение вышло. Только, пожалуйста, поскорее… Трех дней вам хватит?

Ежов судорожно сглотнул.

Ему очень хотелось сказать, что санкцию на арест Шестакова дал именно Сталин в присутствии Молотова, хотя и вслух не выраженную. Зато соратникам вполне понятную.

Во всех предыдущих случаях вопросов по поводу арестов и расстрелов помимо суда, через Особое совещание, не возникало, даже по поводу членов Политбюро. Если только Вождь не собирался вывести кого-то на открытый, показательный процесс, как нынешних.

И что трех дней, чтобы найти неизвестно куда сбежавшего наркома, судя по обстоятельствам его бегства, – настоящего врага, матерого и опытного, разумеется, не хватит.

Но сейчас Ежову хотелось только одного – исчезнуть из этого кабинета, оказаться в своем, уютном, обжитом и безопасном. Чтобы попасть в который, сначала нужно подняться из вестибюля Лубянки на лифте на пятый этаж, пройти длинным коридором, спуститься другим лифтом на первый, минуя три поста надежных офицеров, вновь подняться до седьмого и через приемную секретаря потайной дверью попасть уже к себе. Запереться на ключ в «комнате отдыха» и выпить без закуски полный стакан водки. Или два…

А потом… Потом он что-нибудь придумает. Да какая разница, лишь бы сейчас не видеть больше этих жутких рыже-зеленых глаз и не слышать вкрадчивого сталинского голоса.

Ради этого Ежов готов был пообещать все, что угодно…

– До свидания, Николай Иванович, – непривычно, по имени-отчеству простился с ним Сталин. – Жду вашего доклада. С нетерпением… А вы, товарищ… э-э, ну, просто товарищ, вы ничего не хотите пожелать товарищу Ежову на дорожку?

– Хочу, если позволите, товарищ Сталин. Чтобы товарищ Ежов строго предупредил своих сотрудников – при задержании наркома никаких эксцессов, вроде «при попытке к бегству», не должно приключиться. Живым, и только живым нарком Шестаков нужен. И совершенно невредимым.

– Понял? – неожиданно грубо спросил Сталин и уставился своим немигающим взглядом в переносицу Ежова.

– Та-ак точно, това-арищ Сталин, обязательно живым, как же иначе?

– Вот и молодец, иди теперь окончательно…

В приемной он остановился перед Поскребышевым, удивительно напоминая сейчас Ивана Грозного, только что убившего сына на картине Репина.

– Кто это там сидит? – Он указал большим пальцем через плечо, на дверь кабинета.

– Как кто? Товарищ Сталин! Вам, может, врача вызвать, Николай Иванович?

– Я тебе что? Идиот? У товарища Сталина, военюрист?

– Нет там никого, Николай Иванович. Вот журнал. Товарищ Андреев вошел в 17.30, вышел в 18.15. А сейчас никого. После вас товарищ Молотов записан, но его еще нет.

Ежов топнул каблуком, глотнул перекошенным ртом воздух и выбежал в коридор.

Поскребышев сочувственно покачал тяжелой головой.

После Ежова вскоре подошел и Молотов.

– А вы, товарищ Лихарев, там, за дверцей, пока посидите. – Сталин указал на приоткрытую дверь комнаты отдыха. – Если нам нужно было, чтобы Николай Иванович вас видел, то сейчас как раз лучше, чтобы Вячеслав Михайлович не видел. У нас с ним будет кон-фэ-дэн-циальная беседа…

Ежов, конечно, несколько ошибся, когда вообразил, что Сталин, пусть и негласно, санкционировал арест Шестакова. Просто недавно Вождь в присутствии его и Молотова выразился в том смысле, что ему очень не нравится развитие событий в Испании. Мол, в тридцать шестом году Франко сидел в Сеуте с парой сотен верных ему офицеров и генералов, а сейчас, в тридцать восьмом, несмотря на всю нашу помощь, фалангисты захватили уже две трети страны. При том, что и интербригады сражаются отчаянно, и трудовой народ на стороне компартии, и мы, отрывая от себя последнее, шлем и шлем туда и военных советников, и любое оружие. Не есть ли и тут очередное вредительство?