Курякин не помнил, как оказался на улице, заскочив в пролетку, крикнул извозчику: «Гони!» — и опустился в изнеможении на сиденье.
— Вы никого не видели, когда подъехали к дому? — спросил его Тартищев, который уже побывал в комнатах и был от этого темнее тучи.
— Какая-то бродяжка болталась поблизости, испитая, в лохмотьях, а больше никого, — пояснил Курякин. — Я еще думал у нее спросить, не ошибся ли номером дома. Но она, только экипаж заметила, сиганула в кусты, и след простыл.
— Как она выглядела?
— Да бог ее знает, как описать. Бродяжка, она и есть бродяжка. В кацавейке какой-то драной, вата из дыр торчит, простоволосая, лохматая, на морде, кажись, синяк отсвечивал, а может, грязь. Она быстро смылась, так что я не успел разглядеть.
— А возраста какого? Старая, молодая?
— Этого и вовсе сказать не могу, — развел руками Курякин и тут же спохватился:
— Нет, вроде бы старая! Голова у нее седая, волосья во все стороны торчат.
— Хорошо, вы пока подождите в соседней комнате.
Там, правда, окон нет, но зато нет и смрада такого, как здесь, — предложил Тартищев Курякину. И когда тот вышел, окликнул одного из городовых, охранявших крыльцо, возле которого уже толпились десятка два зевак и суетились несколько репортеров. Ни Желтовского, ни Куроедова среди них пока не наблюдалось.
Городовой вошел и вопросительно посмотрел на Тартищева:
— Чего изволите, ваше высокоблагородие?
— Пригласи ко мне пристава, — приказал Тартищев…
Пока Тартищев беседовал с полицейским приставом этой части города, а потом с перепуганным околоточным, три наших сыщика в компании с непременным участником подобных событий врачом Олябьевым занимались осмотром трупов и комнат, в которых произошло убийство.
Тем же путем, что и Курякин, они поднялись на второй этаж и приоткрыли единственную на весь этаж уцелевшую дверь в квартиру, недавно населенную людьми, а теперь ставшую кладбищем. Спертый, тяжелый воздух, наполненный сложным запахом бойни, мертвецкой и кабака, ударил им в нос. Сквозняк, ворвавшийся следом, потревожил густую паутину, свисавшую фестонами по углам прихожей. Закопченные стены с отвалившейся местами штукатуркой, ржавые потеки на некогда беленых стенах — все это придавало прихожей зловещий вид, и хотелось поскорее выскочить на улицу и сделать несколько глотков свежего воздуха, чтобы выдержать дальнейшую пытку зловонием и отвратительной грязью.
Первой на их пути оказалась комната, расположенная направо от прихожей. Осторожно ступая по липкому, сплошь залитому застывшей кровью полу, они подошли к двум кроватям, которые составляли единственную обстановку этой убогой комнаты. На них лежали два мальчика. Один — лет двенадцати на вид, другой — лет четырнадцати. Дети казались бы мирно спящими, если бы не восковая бледность их лиц, залитая кровью постель и огромные зияющие раны на головах.
— Убиты явно во сне, — мрачно констатировал Олябьев, вытирая платком пальцы, испачканные в крови подростков. — Удары нанесены тяжелым предметом. Свинцовой дубинкой или кистенем. — И обвел взглядом молча взирающих на него сыщиков. — По форме весьма похожи на раны, которые нанесли кухарке и старшему мальчику Ушакову.
— Н-да! — молвил задумчиво Вавилов и оглядел комнату. — Взять здесь явно нечего, но пацанят прикончили, когда они спали. Вывод: они явно видели убийцу, перед тем как заснуть. — Он еще раз пробежался по помещению взглядом и приказал:
— Ладно, пошли дальше.
В левой от прихожей комнате наблюдалась та же самая картина, с той лишь разницей, что вместо двух в ней заснули вечным сном три мальчика примерно одного возраста. В соседнем помещении на кровати лежал еще один убитый, очевидно, приказчик — взрослый мужчина лет тридцати пяти — сорока, но с такой же, как у подростков, страшной раной на темени.
Из прихожей они прошли дальше в узкий коридор, который заканчивался двумя смежными комнатами — большой и маленькой. В большой лежали два трупа пожилых мужчин, а из маленькой, еще до их приезда, увезли в больницу пострадавшего, подававшего слабые признаки жизни.
Посреди этой комнаты стоял круглый стол, на котором прямо на бумаге были разложены закуски: вареная картошка, дешевая колбаса, соленые огурцы, стояла недопитая бутылка водки, а на полу валялось несколько пустых, из-под пива. Одна бутылка прижимала клочок бумаги, на котором вкривь и вкось было нацарапано: