Ингвар и Ольха

– Мои, – согласился Рудый. – Но Ольха меня простит… потом, а ты поймешь. Тоже – потом. Сейчас же нам лучше поспешить в Светлолесье. Там сегодня большая охота. А подстеречь да убить любого проще всего на охоте.

В коридоре послышались топот, ругань, сопение. Ввели Студена, лицо в кровоподтеках, одежда изорвана, руки скручены за спиной. В глазах была бессильная ненависть. Живот в крови, красная струйка текла по ногам. Рудый вопросительно поглядывал на рану: появилась до того, как поймал прыгающего из терема воеводу.

– Говори быстро! Кто и где замышляет на Олега?

Студен плюнул ему под ноги. Ингвар ухватился за меч, лицо перекошено яростью.

– Ах ты…

Гридни, как огромные охотничьи псы-медвежатники, повисли на его руках, а Рудый сказал коротко:

– Скажешь – дам быструю смерть. Упрешься, что ж… Умрешь на колу.

Студен встретился с его серыми, как волны моря, глазами, вздрогнул. Несколько мгновений боролся с собой, слышно было сопение дюжих гридней, прижавших Ингвара к стене. Наконец Студен прошептал:

– Кожедуб и Калина.

Рудый кивнул удовлетворенно, направился мимо него к дверям, а гридням бросил коротко:

– На кол.

Ольха не поверила своим ушам, а Студен ахнул:

– Ты… ты ж обещал!

– Да разве мне можно верить? – удивился Рудый.

Слышно было, как дробно простучали его подкованные сапоги по ступенькам. Ингвар с рычанием расшвырял скрутивших его гридней, кинулся следом. Другие поднимали с пола обвисшего Студена.

Ольха слезла с ложа, с ненавистью посмотрела на пленника.

– У нас таких привязывают за ноги, – сказала она медленно, – к верхушкам деревьев… А потом отпускают!

Гридни пыхтели, один сказал с натугой:

– Неплохой обычай. И воронам не надо топтать землю.

– Только все слишком быстро, – добавил второй недобро. – Нет, когда на колу – это лучше.

А третий обронил укоризненно:

– Больно ты добрая, княгиня!

Она не поверила своим ушам. Уже и русы начинают называть ее княгиней? И никто не смотрит как на пленницу. Видно по глазам, лицам, повадкам. Или потому, что сообщила о заговоре?

– Надо спешить, – сказала она. – Кто знает, как там обернется? Прямо во дворе растут две березы!

В проеме возникла сгорбленная фигура. Когда человек разогнулся, Ольха ахнула, увидя разбитое в кровь лицо Павки. Он успокаивающе улыбнулся ей толстыми почерневшими губами:

– Нутро цело, остальное заживет. Собирались тешиться долго. Хлопцы, княгиня права. Покончим с ним быстро! Надо спешить к Олегу.

Спускаясь по лестнице, Ольха оскальзывалась на залитых кровью ступеньках, переступала через трупы. Только теперь поняла весь размер заговора против Ингвара. Сюда были стянуты все, верные Студену, и все полегли благодаря прожженному Рудому, который на хитрость ответил коварством и двойной хитростью. Если Студен вероломству научился у русов, которые столкнулись с тем в прогнившем Царьграде, то сами русы учились у изворотливых греков, которые спать не лягут, если не обманут, не соврут, не украдут и не нарушат клятву.

В корчме столы были перевернуты. Абрам с одним помощником ползали по полу, спешно замывали кровь. Убитых уже вынесли. Несмотря на кровавую бойню, торговля должна продолжаться. Свет не кончается на одной драке, пусть и очень кровавой.

Дверь на выходе висела на одной петле. Солнечный свет слепил глаза, воздух был свеж, с легким запахом свежепролитой крови. У коновязи стояли кони, а через раскрытую дверь конюшни Ольха углядела свою белоснежную кобылу.

Двое быстро залезли на березы, привязали веревки, внизу дружно потянули вниз, прикрепили пригнутые вершинки к торопливо вбитым в землю кольям. Студена бросили оземь, быстро и умело привязали крепко-накрепко правую ногу к одной вершинке, левую к другой.

Руководил Павка, трое уже выводили коней. Один гридень, взглянув на Ольху, молча подвел ей кобылу и опустился на одно колено. Ольха благодарно кивнула, без такой ступеньки не влезла бы, тело стонет от боли.

Натянув поводья, сказала нетерпеливо:

– Павка, заканчивай!

Тот оглянулся, на обезображенном лице усмешка была волчьей.

– Сейчас-сейчас! Не тревожься, Ингвар и Рудый поспеют вовремя. Да там еще и Асмунд.

– Я не о том тревожусь, – сказала она сердито. – Как бы они не подрались.

Лицо Павки стало серьезным. Он вытащил из-за пояса нож: