Груня Пичугина никогда не была за границей. И вдруг режиссер театра, где...
Коломиец и Яузов ожесточенно спорили о национальном характере. Для Коломийца – понятно, но когда бравый генерал-парашютист углубляется в дебри психологии, то либо крыша поехала, либо, в самом деле, вся Россия сползает в пропасть.
Краснохарев прислушался одним ухом, шумно вздохнул, перегнав ворох бумаг на другую сторону стола к Когану:
– С нашим характером Штаты не догнать... Даже Германию, что хоть и намного умнее штатовцев, но работать не только умеет, а почему-то еще и любит. А у нас... Иду я вчера по своей улочке...
Сказбуш спросил с профессиональным интересом:
– Пешком?
Краснохарев с неудовольствием качнул плечом:
– Почему нет?.. Я часто хожу сам даже в булочную.
Я подумал, что единственный, кого не надо охранять – это Краснохарев. Он, в самом деле, как мощный неповоротливый трактор: куда повернут руль, туда и поедет. Только у него, пожалуй, нет врагов. Конечно, многие не прочь сковырнуть, чтобы сесть в кресло премьера, но чтоб ненавидеть как, скажем, Кречета...
Или меня, промелькнула трезвая мысль.
– Вы продолжайте, продолжайте попросил Сказбуш и что-то отметил в ноут-буке.
– Там дорогу разворотили, – проговорил Краснохарев, явно недовольный и тем, что прервали, могли с государственной мысли сбить, и подозрительными движениями пальцев министра службы безопасности, – третий день копают... Смотрю, пятеро сидят курят, а двое ломами да кирками, уже в мыле. Подошел, спрашиваю этих двух: вы кем работаете, ребята? А они отвечают: помощники рабочих.
– Кто-кто? – переспросил Коган с интересом министра по труду и занятости.
– Вот так и я раскрыл рот. Оказывается, наши работяги наняли хохлов делать их работу. От зарплаты в две тысячи отстегивают по две сотни, с пятерых у хохлов получается по тысяче. Для них это большие деньги, они в Москве без прописки, живут в вагончиках или на чердаках вместе с бомжами. Понимаешь, немец бы за свои две тыщи сам дорогу раскопал да еще и по сторонам смотрел бы: нет ли подработки еще хоть на полтыщи, а эти... вот оно русское презрение к богатству!.. Для русского важнее найти место, где хоть платить будут копейки, но чтоб работать не заставляли.
– Да, – протянул Коган, – если так будут работать, то опять налогов не соберем. А с ними и так не в порядке...
Хлопнула дверь, вошел подтянутый и бодрый Кречет, словно все еще не президент, а гвардейский генерал. Кивнул всем, показал зубы в такой улыбке, что Коломиец, мимо которого президент изволил проходить к своему креслу, отпрянул в испуге.
Кречет швырнул на стол толстую папку, сказал уверенно, еще даже не врубившись в разговор, но по-президентски беря вожжи в свои руки:
– Менять надо начальника налоговой службы, менять! Больно мягок Сергей Васильевич. Надо пожестче. Или хотя бы похитрее. Ты, Степан Викторович, подбери походящего человека.
Краснохарев откликнулся:
– Да я уже давно подобрал. Иванов чересчур мягок, вы правы, Платон Тарасович. А вот Петров, он сейчас начальник управления по борьбе с экономическими преступлениями...
Кречет скривился:
– Иванов, Петров... Что за фамилии? Ты, прости меня, прекрасный производственник, но все еще, что удивительно, не политик... А политика – это не только экономика. Это и психика толпы, культура, даже мода. Так что подбери с фамилией вроде Рабиновича, Когана, Левина. Настоящего, махрового жида! Чтоб и родня все как один рабиновичи, чтоб обрезанный... газетчики до всего докопаются. И даже фото поместят. И, конечно же, чтобы дело знал, и налоги собирал лучше предшественника.
Краснохарев растерялся, стремительные переходы президента всякий раз сбивали с тропки его неторопливое мышление:
– А... зачем именно... гм... русского человека еврейской национальности?
– Надо считаться с мнением народа, – пояснил Кречет. – Народ традиционно не любит сборщиков налогов. Весь, включая и нас тоже. А в последнее время маятник по евреям качнулся в другую сторону. Лет тридцать ими быть не только невыгодно было, но и опасно, а теперь всяк полуинтлигентик стремится породниться с евреями, общаться с евреями, походить на еврея, а сами евреи теперь уже в своих тюбетейках и черных шляпах жэвжэкают по Тверской! То один, то другой, который в списках деятелей русской культуры, с экрана рассказывает как ему делали обрезание, и что зовут его на самом деле вовсе не Ефим, а, скажем, Нахим...
Сказбуш переспросил деловито:
– На... простите, куда?