Применив умную тактику и расчет, совершенно хладнокровно войска Цезаря победили безумных, стойких и бесстрашных кельтов.
Проезжая с триумфом по улицам Рима, Цезарь обронил, что никогда еще не встречал военачальника храбрее Верцингеторикса, командующего кельтской армией в Галлии. И наверное, для того, чтобы похвала его прозвучала возвышеннее, Цезарь во время триумфального шествия все время помахивал отрубленной головой Верцингеторикса.
Так ум в который раз победил грубую силу. Ум подчиняет себе сердце. Оголтело ринуться подобно кельту, прострелить колено Дезире и ждать от этого каких-то результатов – глупее глупого. Дезире – тактик. Дезире – это Рим.
Бурление крови во мне прекратилось, кровь подернулась льдом. Я сидел, слушая звук работавшего вхолостую мотора, а справа от меня катила свои воды Чарльз-Ривер. Пульс мой стал реже. Руки уже не дрожали.
Это ведь не кулачный бой, говорил я себе. Из кулачного боя ты возвращаешься окровавленным, твой противник окровавлен несколько больше, но обычно, если ему так хочется, он готов к новым сражениям.
Но у нас это война. А чтобы победить на войне, надо отрубить противнику голову. И все будет кончено.
– Как настроение? – спросила меня Дезире, выходя из дома Джея с десятиминутным опозданием.
– Превосходное! – Я улыбнулся.
Остановившись возле машины, она восхищенно присвистнула:
– Роскошь какая! Хотелось бы мне, чтоб погода была теплее, чтобы можно было поднять верх!
– Мне тоже бы хотелось.
Прежде чем открыть дверцу, она легонько погладила ее, потом открыла и, влезая, коротко чмокнула меня в щеку.
– Где мисс Дженнаро?
Перегнувшись через мою руку, она провела пальцами по деревянной отделке руля.
– Мисс Дженнаро решила еще пару деньков погреться на солнышке.
– А что я говорила! Только вот билет пропал. Мы взлетели на эстакаду автострады, после чего свернули на трассу 1, слыша позади себя автомобильные гудки.
– Мне нравится, как вы водите, Патрик. Очень по-бостонски.
– Я и есть бостонец, – сказал я. – Бобоед до мозга костей.
– Нет, вы только послушайте этот двигатель! – восхитилась она. – Рычит, как леопард!
– Я и машину купил из-за этого. Обожаю рычанье леопардов.
Она хмыкнула, издав тихий гортанный звук.
– Надо думать!
И, положив нога на ногу, откинулась в кресле.
На ней были голубые узорчатые джинсы, темно-синяя кашемировая кофта навыпуск и с капюшоном и коричневые мягкие мокасины. Ее духи пахли жасмином, а от волос шел запах хрустких яблок.
– Ну что, – спросил я, – развлеклись по возвращении?
– Развлеклась? – Она покачала головой. – Все время после приземления просидела взаперти в этой квартире! Боялась нос высунуть до вашего приезда! – Она вынула из сумочки пачку «Данхилла». – Не возражаете, если я закурю?
– Нет. Мне нравится сигаретный дым.
– Бывший курильщик? – Она щелкнула зажигалкой на приборной доске.
– Скорее борющийся с пристрастием к никотину.
Мы проскочили Чарльзтаунский туннель, и перед нами выросли огни Тобин-бриджа.
– По-моему, не стоит так строго порицать наши слабости и пристрастия.
– Вы в этом уверены?
Она закурила и втянула в себя дым, издав явственно слышимый свистящий звук.
– Абсолютно уверена. Все мы смертны. Не правда ли?
– Насколько мне это известно, да.
– Так зачем же бороться с вредными привычками? Зачем какие-то из них – пристрастие к алкоголю, героину, никотину, сексу, наконец, назовите что угодно – особо выделять, делая из них жупел и пугая этим детей, если мы не отказываемся жить в больших городах, где воздух полон токсинов и дыма, если мы едим высококалорийную пищу или, черт меня возьми, являемся гражданами самой индустриальной страны в мире?
– Резонно.
– Если я и умру от этого, – она потрясла в воздухе сигаретой, – то, по крайней мере, это будет мой собственный выбор. Тут уж ничего не попишешь – сама руку приложила, сама и отвечай. Все лучше, чем угодить под грузовик во время пробежки трусцой.
Я невольно улыбнулся:
– Мне не доводилось слышать такой забавной аргументации.
Мы выехали на Тобин-бридж, и пролеты моста напомнили мне Флориду, там тоже физически ощущаешь под собой водную стихию. И не только Флориду это напоминает, нет. Ведь именно здесь погибла Инее Стоун, исходя криком, когда пули впивались ей в тело, раня жизненно важные органы, именно здесь глянула она в глаза безумию и матереубийству, хотя о последнем она могла так и не узнать.