Стоунхендж

Томас сказал нравоучительно:

— Сэр калика, Господь сотворил человека по своему облику и подобию! Из простой глины.

— Тогда почему он себя ведет, как зверь? Тебе лучше поверить во что-то другое. Например, твой господь, возжелав сотворить человека и не найдя под рукой подходящей глины, превратил в людей стаю волков. А что? Величия и мощи твоего бога не умаляет, зато многое в человеке объясняет.

Мысли Томаса были все еще на оставленной женщине. Спросил хмуро:

— И женщин из волков?

— Из обезьян, если судить по повадкам. Так вот, все люди знают, что должны жить разумом. Даже самый тупой, что в соплях путается, и тот знает. Но и тупой и умный одинаково живут чувствами, как собаки, кошки или гусеницы. Даже когда думают, что сейчас-то идут по уму, а на поверку оказывается, что вожжи все равно держит либо похоть, либо жадность, либо еще что похуже!

Томас сказал невпопад:

— Сэр калика, а хорошо ли мы сделали?

— Не строй церкви, — ответил калика, — пристрой сироту! Вот мы и пристроили. Что тебе еще?

— Не знаю, — ответил Томас угрюмо. — Гадко мне как-то.

— Но разве у нас был другой выбор?

Томас вспомнил нацеленные в его грудь копья и арбалетчиков за дубами, передернул плечами.

— Ты прав.

— Разве ей не лучше в замке, чем глотать пыль и грязь с нами?

— Ты прав.

— Так чего тебе еще?

— Гадко мне, — сказал Томас со злостью. — Мало ли что умом я понимаю? А может, нам ум даден вовсе дьяволом? Не знаю, сэр калика.

К исходу второго дня Томас начал поворачивать коня. Олег, словно чуял что, насторожился.

— Куда?

— Знаешь, — буркнул Томас.

— Возьмешь кремль штурмом аль осадишь?

— Не скаль зубы, сэр калика. Ум говорит, что мы сделали верно, но рыцарская честь сказала, что я сподличал. Еще: если обещались довезти ее к жениху, то и должны выполнить, хоть кровь из носа.

Он пустил коня обратно. Калика, нахмурившись, поехал сзади. На лице его было странное выражение.

Они проехали не больше двух верст, когда Томас ругнулся и натянул поводья. Навстречу несся галопом всадник на взмыленном коне. Конь под ним шатался. За ним скакали еще пятеро. Судя по крикам и выражению лиц, они догоняли убегающего.

Томас пришпорил коня, выхватил меч.

— Кто бы ты ни был, рыцарь всегда на стороне слабейшего!

Он наклонился к шее скачущего коня, тот перешел в тяжелый галоп, руку Томас начал медленно заносить для страшного разящего удара. Всадник приблизился, ветер сорвал капюшон с головы. Томас ахнул и едва не выронил меч.

Яра пронеслась мимо, не подарив его взглядом. Томас едва успел перегородить дорогу ее преследователям, обрушил меч справа налево, действуя, как славянский мужик оглоблей. Удар пришелся плашмя, одного вышиб, как чурку в лапте, тот улетел за дорогу, а второго достал концом, благо двуручный рыцарский меч размером в самом деле с оглоблю.

Двое успели подать коней в стороны, проскочили. Пятый, раздирая рот коню удилами, поднял его на дыбы перед Томасом. Рыцарь чуть подал коня назад, с мечом в руке приглашал к бою.

Однако противник, глядя через плечо Томаса, ахнул, конь под ним опустился на все четыре. Томас крикнул оглянулся, снова обернулся к пятому.

Тот повернул коня и погнал его прочь. Конь под ним шатался, бока ходили ходуном.

Томас швырнул меч в ножны. По дороге ползали, роняя кровавые сопли двое, а еще двое лежали, как после косьбы на солнцепеке, будто в сладком изнеможении разбросав руки и ноги. Калика держал коня Яры под уздцы, да тот и не пробовал вырваться — хрипел, ронял пену, дико вращал налитыми кровью глазищами.

— А, это ты, — сказал Томас.

— Это она, — подтвердил калика.

Томас посмотрел мимо Яры.

— Прости, если помешал вашей охоте...

Она посмотрела холодно вдаль, но не мимо, а сквозь железного рыцаря с его доспехами, выкованными в лучшей миланской оружейной. Он ощутил этот холодный взгляд у себя внутри, сердце дрогнуло и застыло, схваченное ледяными пальцами.

— Я просто ехала в земли бодричей, — сказала она. — Куда ехали эти люди, я не знаю.

— Их беда, что неслись сломя голову, — вмешался калика. — Нельзя так! Вот и сейчас налетели сослепу, едва с ног не сбили.

Томас поглядел вслед последнему уцелевшему. Тот удалялся уже шагом, конь едва плелся. Вид у надменного Томаса был таков, что знай он, за кем гонятся эти пятеро, ни за какие пряники не стал бы вмешиваться.

— Шахрай вышлет новую погоню, — заметил калика. — На этот раз настоящую.