Зубы настежь

Вскоре по застывшему телу побежали острые иголочки. Боль была острая и мучительно сладкая, тело оживало в корчах, я стиснул зубы до ломоты в висках, сейчас меня затоптали бы и жуки-скарабеи, никогда я не был таким беспомощным.

Воевода с кряхтением воздел себя на ноги. Я видел как он исчез в темноте, а Ушан пропал еще раньше. Похоже, успеют освободить остальных раньше, чем я встану на ноги.

На цыпочках, стараясь не дышать, мы отступили в чащу подальше, потом под ногами вместе мягкого ковра листьев пошло твердое. Серебристые лучи луны высветили тропку. Ушан пропустил вперед принцессу и герцога, нетерпеливо оглядывался:

– Да побыстрее, черепахи!

Воевода старался держаться задним. Засохшая кровь с усов осыпалась, на темном от солнца лице торчали ярко серебряные, от них прыгали блики по деревьям и кустам.

Я ухватил его за руку:

– Давай помогу.

– Нет, – проговорил он угрюмо. – Бегите, теперь я прикрою...

Стиснул зубы, я тащил его силой. Старый воин понимает, что путешествию пришел конец, мы в землях граничащего с землями принцессы епископа, задание выполнено, теперь сдавать дела и... на конюшню, коротать старость.

Я все оглядывался, прошептал в спину Ушана;

– А где остальные? Надо было их освободить тоже...

Ушан зашипел:

– С глузду съехал? Это же простая стража!

– Они ж люди, – возразил я, но почему-то ощутил себя глупо.

Воевода хмыкнул то ли насмешливо, то ли сочувствующе. Ушан сказал рассерженно:

– Какие же они люди, если охрана?.. Люди те, кого охраняют. Да и ничего с ними не станется. Утром отпустят. Из них половина тут же попросится к Летучей Мыши.

Воевода насторожился:

– Какой-такой Летучей Мыши?

Ушан некоторое время тащил принцессу, не отвечал, затем буркнул нехотя:

– Я знал его и под таким именем. Он их менял чаще, чем женщин! А Черный Епископ... ну, когда перебрался в земли настоящего епископа. Так что не беспокойся о них, герой!

– Меня дед учил, – пробормотал я. – сам погибай, а товарища выручай. Ну да ладно, если они все шпионы...

Видно было как воевода покрутил головой, из какого же дремучего варварства я вышел, здесь же цивилизация, где высшей ценностью является своя жизнь, а чужая – тьфу, хрен с нею.

Ушан сказал настойчиво:

– Запоминайте дорогу! Эта тропка приведет прямо к замку епископа. А там не страшны даже королевские войска!.. Никогда не сворачивайте!

Воевода буркнул:

– Ты так говоришь, словно сам сейчас сгинешь.

– На всякий случай, – сказал Ушан. – На всякий.

Звериная тропка превратилась в дорожку, Между деревьями блеснул просвет. Небо быстро серело, холодное утро быстро выдавливало короткую летнюю ночь, а на востоке по небосводу поднималось алое зарево.

Деревья впереди разошлись в стороны, дальше угадывался простор. Впереди на дорожке нас ожидали герцог и принцесса. Она почти висела на нем, герцог поддерживал ее красиво и мужественно, обхватив за тонкий стан.

Заслышав наши шаги, обернулся. Лицо было бледнее, чем у выкопавшегося из могилки упыря.

– Дальше лес кончается. Я что-то не вижу этого купчишку.

Воевода покачал головой:

– Он давно исчез. Как только нам велел держаться этой дорожки.

– Исчез?

– Да, – подтвердил воевода. – Но это значит, что дорога в самом деле выведет к замку епископа.

– Почему? – потребовал герцог

Воевода указал глазами на измученную принцессу:

– Она устала. Давайте понесем?

Герцог нервно оглянулся в мою сторону, огрызнулся:

– Нет уж! Мы доберемся сами. Ну, чего стоим?

Деревья отступили за спину, а впереди расстилался простор ровного поля, дальше – холм, явно насыпанный вручную, а на холме во всей красе блистал исполинский замок, который лучше было называть крепостью. Солнце еще не взошло, но высокие башни замка уже блистали в алых лучах, а сверху с подсвеченных из-за горизонта облаков на замок падал пурпурный радостный свет, словно над всеми зданиями простерли гигантскую мантию кардинала.

Дорожка уже превратилась в широкую дорогу, но и на ровном месте сохранила дурную привычку вилять из стороны в сторону, делать петли как убегающий заяц. Я нацелился идти напрямик, не минное же поле, однако воевода насторожился, негромким голосом велел всем застыть, не разговаривать и не двигаться.

Справа от замка двигались как призрачное стадо овец разреженные лохмотья тумана, следом туман полз уже поплотнее, а дальше надвигался густой как кисель. Пахнуло тянуло сыростью, близкой рекой, болотом, но воевода молча указал на землю, мы вскоре услышали нарастающий стук копыт.