Завещание веков

– А если резюмировать все это очень кратко? – настойчиво спросил я. – Что означает, например, ангел…

– Это не ангел! – поправила Жаклин, вздернув голову. – Это аллегория. Аллегорическое изображение меланхолии, само собой! Впрочем, точное название гравюры не «Меланхолия», а «Меланхолия I». И, поверьте мне, по поводу этой латинской буквы или цифры было высказано немало глупостей. Оставим это. Итак, центральный персонаж представляет собой аллегорию, которая имеет все атрибуты классической Меланхолии, вплоть до спящего у ее ног пса, и все символы, имеющие отношение к Сатурну, такие, как летучая мышь, весы, жаровня алхимика, пылающая, если я не ошибаюсь, на заднем плане.

Софи достала из рюкзака копию гравюры и протянула подруге.

– Спасибо. Да, вы сами видите, что многие элементы наводят на мысль о христианской неоплатонической интерпретации творения как математического порядка…

– Что? – переспросил я. – Гм, не надо слишком умных слов, пожалуйста! Давайте попроще… Мне очень жаль, но жаргон искусствоведов вызывает у меня мгновенную аллергию.

Она улыбнулась:

– Скажем так, Альбрехт Дюрер, подобно Леонардо да Винчи или Джакопо де Барбари, считал, что между геометрией и эстетикой существует теснейшая связь. Искусство заключено в самой природе, в красоте законов природы, гармонии, геометрии, арифметике…

– Хорошо! Хорошо! Я прочту вашу диссертацию! Но в чем смысл этой гравюры в целом?

– В общем, Меланхолия констатирует ущербность светского познания. Вы улавливаете?

– Смутно…

– Какой бы ни была наша эрудиция, какими бы ни были наши познания в сфере искусств – например, семь свободных искусств, представленных на гравюре лестницей с семью перекладинами, – мы никогда не достигнем абсолютного знания.

Я взглянул на Софи. Связь с нашей загадкой внезапно показалась мне очевидной. Абсолютное знание. Ведь это и есть послание Иисуса? Разве не был Иисус посвященным, тем человеком, который и получил это знание?

– Я могла бы анализировать символику гравюры в течение многих часов, – вновь заговорила Жаклин, – но самое интересное – это связь между Леонардо и Дюрером. Вот это настоящая тайна.

Жаклин потушила окурок в пепельнице, лежащей на диване, и слегка придвинулась к нам.

– Неизвестно, встречались ли они, – пояснила она. – Дюрера часто называли «северным Леонардо», потому что он испытал сильное влияние итальянского художника. По правде говоря, Дюрер был околдован его искусством. Например, он скопировал геометрические узлы «Академии» Леонардо и продолжил многие его исследования относительно природы и пропорций человеческого тела. Известно также, что Дюрер интересовался циркулем Леонардо, позволявшим создавать овалы, не говоря уже о знаменитом проспектографе, который немецкий художник изобразил на четырех гравюрах в подражание тому, что был нарисован Леонардо. Да вот же, многогранник на гравюре «Меланхолия» – несомненно, дань уважения мэтру!

– Да уж, намеков набирается порядочно…

– Есть одна картина середины шестнадцатого века, иными словами, созданная через три десятка лет после смерти Леонардо, где он стоит между Тицианом и Дюрером.

– Могло это означать, что они действительно встречались? – осведомилась Софи.

– Точно сказать нельзя, но это правдоподобно! Картина приписывается мастерской Аньоло Брондзино. Неизвестно, была ли она написана в честь этих знаменитых людей или же в память о реальном событии. На картине Леонардо разговаривает с Дюрером, повернувшись спиной к Тициану, которого словно бы игнорирует. Создается впечатление, что интересует его только Дюрер. Он как-то странно жестикулирует, будто что-то объясняет немецкому художнику.

– Интересно.

– В любом случае мы знаем, – продолжала Жаклин, – что Дюрер приезжал в Италию, и в одном из писем он, как мне кажется, недвусмысленно намекает на Леонардо. Подождите, я сейчас уточню.

Жаклин поднялась и скрылась в боковой комнате. Я с тревогой посмотрел на Софи.

– Вы полагаете, она сумеет что-то найти в этом бардаке? – прошептал я.

Журналистка улыбнулась:

– Не знаю, как она это делает, но ей всегда удается отыскать то, что нужно…

Жаклин в своем широком шерстяном платье появилась вновь через несколько секунд. В руках она держала огромный том, открытый на нужной странице.

– Вот. Это письмо было написано в октябре тысяча пятьсот восьмого года. Дюрер говорит, что отправляется из Болоньи в Венецию «в силу любви к тайной перспективе, которой может обучить меня один человек». Это цитата.