В Питер вернутся не все

В том, что артист — человек разумный, не отморозок какой-то, Полуянов не сомневался. Хотя, может быть, он — хуже отморозка. Возможно, он — хладнокровный убийца.

— Нет уж, — Никола развернулся к Полуянову, кулаки его были угрожающе сжаты, — давай сначала с тобой разберемся. Сейчас, на месте. Какого хрена ты, козел, мне в сумку нож положил?!

Позиция для драки была у Димы крайне неудачная — за его спиной железнодорожный столик. Но кровь после оскорблений Кряжина вскипела. Никому Полуянов не спускал «козла». «К тому же, — в красном облаке гнева мелькнула разумная мысль, — лучше уж драться, чем позволить артисту схватить нож и стереть там чужие отпечатки (если они есть), а главное — оставить сейчас, при свидетелях, свои, появление которых потом легко можно будет объяснить».

И журналист, прямо глядя в глаза Николы, выдохнул непристойное ругательство, грязно помянув матушку актера и его самого записывая в любителя однополой любви.

Секунду спустя он увидел, как дернулись глаза Кряжина: верный признак — сейчас ударит. И впрямь тот нанес резкий хук в челюсть, снизу вверх. Как ни готов был журналист к нападению, должным образом все равно отреагировать не сумел. Он отклонился, но совсем уйти от удара не получилось, и кулак Кряжина задел его скулу по касательной. Однако сила, вложенная артистом в удар, оказалась столь большой, что Дима невольно сделал еще полшажка назад и ударился спиной в столик. Бутылка коньяка рухнула и стала разливаться. Отступать Диме дальше было некуда. А актер подошел нему в тесноте купе еще ближе. Лицо искажено азартом и злобой.

Полуянов вскинул руки, обороняясь, а Никола снова нанес удар — сдвоенный, правой-левой. Диме удалось принять пудовые кулаки Кряжина на собственные руки. В ответ он обрушился на противника тоже сдвоенными, правой-левой, хуками в печень. Удары прошли. Никола захрипел от боли, и глаза его словно подернулись пленкой — он поплыл.

Актер отступил, и у Димы мелькнула счастливая мысль, что драка кончилась — пусть боевой ничьей.

Но не тут-то было. Кряжин сунулся в свою сумку — и выхватил оттуда нож. «Ну все, — мелькнуло у журналиста, — теперь отпечатки своих пальцев на рукоятке он, точно, сможет оправдать». Странно, что думал он в эту секунду о своем расследовании, хотя думать надо было о себе и о том, что оказался перед лицом смертельной угрозы.

А на шум стали подтягиваться дамы. Рядом со Старообрядцевым появились удивленные проводница, Марьяна и артистка Царева.

— Господи! Николенька! Дима! — засуетилась в коридоре Царева. — Аркадий Петрович! Сделайте что-нибудь, да разнимите же их!

— Я зову ментов, — решительно промолвила проводница. — В жизни у меня такой поездочки еще не было!

А Марьяна просто отчаянно выкрикнула:

— Димка!

И тут Никола ударил Диму ножом.

Контрприем против таких ударов Полуянов на тренировках в армии отрабатывал тысячи раз. И рефлекторно, безо всякого участия мозга, поставил под удар сгиб правой руки, а потом обеими запястьями перехватил бьющую руку Кряжина и надавил обоими большими пальцами на кисть противника, одновременно выворачивая ее.

Рука актера разжалась. Нож выпал на пол. А журналист ловким движением завернул правую лапищу противника ему за спину. Никола невольно согнулся. А Дима выворачивал руку все глубже, выше. «Сейчас завопит от боли», — отстраненно подумал он. И точно — Никола заорал.

Полуянов чуть-чуть ослабил хватку, чтобы боль у противника слегка отступила, и спросил:

— Ты убил Прокопенко? Волочковскую?

И снова нажал. Актер опять взвыл. Теперь слегка ослабить хватку…

— Ну, говори!

— Нет, не я! Клянусь, не я!

Новое нажатие, вопль — и из коридора все вместе, вразнобой, закричали женщины:

— Дима, хватит!

— Отпусти его!

— Перестань!

Лицо у Царевой — Дима видел — исказилось, словно руку заламывали ей.

Но журналист, стараясь не обращать на женщин внимания, все равно еще раз нажал и снова выкрикнул:

— Ты убил? Ну, говори!

— Нет, не я! Клянусь тебе, не я!

И тут вскрики женщин перекрыл решительный возглас Марьяны:

— Дима, отпусти его. Это я убила.

* * *

Все с немым удивлением воззрились на девушку. И даже Полуянов от неожиданности выпустил руку Кряжина. Но тот и не думал продолжать драку. Он весь съежился, сдулся, словно из него выпустили воздух. Актер уселся на полку и стал трясти, поглаживать, нянчить свою правую руку. По его щекам потекли слезы. На полу у его ног валялся нож, о котором сейчас временно забыли.