В Питер вернутся не все

Отпустили Диму — под подписку о невыезде, надо заметить, — только в начале второго дня.

Наде он, разумеется, позвонил, еще когда поезд прибывал (голос подруги оказался сух, а может, спала просто). Позвонил и ведущему очередной номер редактору: продиктовал заголовок — почти тот самый, что пришел ему в голову, когда в начале ночи он увидел труп Прокопенко, — только с прибавкой:

КИНОЗВЕЗДА ВОЛОЧКОВСКАЯ И ЕЕ ЛЮБОВНИК-РЕЖИССЕР УБИТЫ В ПОЕЗДЕ «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — МОСКВА»

Попросил редактора фотографии найти: не только погибших, но и Царевой, Кряжина, Марьяны.

А когда добрался наконец с вокзала в редакцию, до своего любимого шестого этажа, написал в номер лишь расширенную информацию на сто строк (или, по новой системе подсчета, на три тыщи знаков). Никаких оценок, никакого включенного наблюдения. Голые факты. Труп режиссера обнаружен во столько-то… Труп актрисы — тогда-то… В вагоне следовали такие-то… Задержана актриса Марьяна Мирова…

И лишь потом поехал домой. Умирая от усталости, все-таки принял душ, смывая с себя запахи вагонной пыли и, главное, Марьяны. Добрался до кровати, рухнул и заснул.

Надя работала в своей библиотеке в вечернюю смену, и, стало быть, они даже не повидались. Ночью он спал бесчувственным бревном — даже не слышал, как подруга вернулась, переоделась, легла рядом. Она сама приставать к нему не стала. Недобрый знак.

И когда наутро Митрофанова ушла в первую смену, Дима еще спал. А потом, проснувшись, снова оказался в одиночестве, выпил эспрессо из кофе-машины — и почувствовал, что он бодр, весел и… И еще — что он, оказывается, страшно соскучился по Наде.

Журналист тут же позвонил подруге. Та прошептала в трубку:

— Извини, совещание у директора. Перезвоню…

Полуянов включил комп и посмотрел в Сети свежий номер «Молвестей». Информацию подали достойно, ярко: и заголовок в половину первой полосы над фотками убитых, и вся вторая полоска посвящена событию. Главным образом, конечно, там стояли карточки фигурантов, кадры из ролей Волочковской, Царевой, Кряжина, Марьяны, биографические справки (бильд-редактор и архив постарались). Плюс — Димины скромные три тыщи знаков.

Полуянов звякнул в газету, сказал, что сегодня не придет, будет отписываться. И снова сел за компьютер. Но…

Опять накатила тоска по Наде. Только теперь, когда он снова оказался в квартире, полной ее вещичек, цветочков, сувенирчиков, в жилье, словно бы освещенном ее внутренним светом, Дима вдруг отчетливо понял: как же ему ее не хватало… И еще — на него глядела их совместная фотография в заботливо подобранной подругой рамочке: они отдыхают в Черногории, сняты на фоне городка и моря, что маячат где-то внизу… Полуянов глядит в объектив прямо и иронично, а Надежда обняла его, прильнула к плечу — так доверчиво, так любовно…

Пока Дима был занят в Питере новой и интересной работой, знакомством со свежими людьми, лихорадкой съемок, он о подруге (как ему казалось) и не думал. Потому даже звонил редко и говорил сухо… А теперь выяснялось, что Надюшка, оказывается, каждую минуту присутствовала в нем, была с ним — только он этого не замечал. А вот сейчас заметил. Нахлынуло.

Журналист вскочил из-за стола, пометался по комнате, а потом совершил то, чего от себя, циничного, и не ожидал. Взял подушку, на которой спала Надя, и стал прижимать ее к себе и нюхать, с наслаждением вдыхая родной аромат. Аж голова закружилась. Правду, наверное, утверждают ученые: мы партнера выбираем по запаху, и если уж снюхаемся, то потом друг от друга с кровью не отдерешь…

Писать репортаж о вчерашней ночи? Какой, к черту, репортаж!

И тут Полуянов вдруг понял, что сам себя загнал в ловушку. В то самое неразрешимое противоречие. В антиномию.

В самом деле! Если он станет писать для газеты статью об убийствах (а виделась даже целая документальная повесть с продолжением), ему придется выкладывать на страницах ВСЕ, КАК БЫЛО. Включая и Марьянины кувырки в его вагонной постели.

А если… если писать, но о кратком романе с убийцей умолчать, как он следовательше ничего про секс-эпизод не сказал? Нет, кривить душой прилюдно он не сможет. Одна ложь неминуемо потянет за собой другую. Придется подтасовывать факты, придумывать новые объяснения своих и чужих поступков. Документальная повесть — может, даже незаметно для него, но ощутимо для читателей — превратится в выдуманный детектив. Лишится аромата подлинности. Маленькая ложь рождает большое недоверие, Штирлиц!