В Питер вернутся не все

Слава богу, он, дурак, наконец-то это понял.

И никаких антиномий.

Никаких неразрешимых противоречий.

А тут… тут и замок щелкнул, и девушка, легка на помине, появилась на пороге: свежая, бодрая, довольная, красивая. И — очень любимая.

Полуянов пошел ей навстречу. Надя завидела его и… Обычно, насколько б он ни уезжал, хоть на три дня, Митрофанова после разлуки всегда бросалась ему на шею. Но не в этот раз.

— А, вот и наша кинозвезда, — молвила девушка насмешливо.

— Привет, Надюшка. Я скучал по тебе.

— Что-то не заметила, — саркастически хмыкнула библиотекарша.

Митрофанова выглядела уверенной в себе и самодостаточной. По сравнению с днями их первой встречи она сильно прибавила в самооценке — да и в красоте тоже.

— И тем не менее, верь не верь — я скучал.

— Ага, за все время — три звонка и семь эсэмэсок.

Надя скинула туфли, переобулась в тапочки и, игнорируя сожителя, отправилась на кухню. В руках, однако, несла пакет с логотипом супермаркета. Значит, что-то вкусненькое все-таки купила. Значит, дела Димы небезнадежны. И она хочет его простить. И простит, если он по-умному поведет себя.

Но Полуянов продолжал вести себя по-глупому. Словно не замечал, что Надя — изменилась. И она уже далеко не та девчонка, что заглядывала в рот своему старшему товарищу.

— О, ты считала мои эсэмэски! — хмыкнул Дима. — Это радует.

Митрофанова поняла, что проговорилась, и щеки ее вспыхнули. Краснеть девушка не разучилась.

— Просто когда скучают — по семь эсэмэсок в день пишут, — буркнула Надя.

— Ну тебе, конечно, лучше знать, — насмешливо бросил журналист. — Именно столько ты мне и писала, как же.

Дима никак не мог наладить нормальный диалог. Словно тень Марьяны витала рядом и мешала ему.

Митрофанова выкладывала из пакета на стол продукты: ничего особо вкусного или праздничного. Традиционные йогурты, сухие каши, сыр. Никакого тебе тортика или бутылки вина. И даже хлеба для любимого не купила — сама Надежда мучного не ела, за фигурой следила.

Чувствовала она, что ли? Видела на расстоянии, что он изменил?

И тогда журналист прибег к испытанному средству: подошел к девушке сзади, крепко обнял. Но она с неожиданной силой вырвалась, отскочила.

— Да что с тобой, милая?

— Послушай, Дима…

Девушка стояла у окна, и Полуянов видел только ее силуэт. Выражение лица не разглядеть, но голос Нади чуть дрогнул.

— Послушай… — повторила она, — может, нам разъехаться?

— С какой стати?! — нахмурился репортер. Он был ошеломлен.

— С такой, что ты меня больше не любишь.

— С чего ты взяла?

— Но и это не главное…

— А что?

— Что я… мне кажется… больше не люблю тебя.

Дима всегда считал, что скорее услышит трубный глас с неба, чем подобные слова — из уст Надюшки. Ее он привычно считал своей — навсегда.

— Да ты с ума сошла! — воскликнул Полуянов.

— Если б действительно сошла, было б легче, — грустно и загадочно молвила подруга.

— У тебя что, кто-то появился? — еще больше нахмурился Дима.

— Пока нет, — ответила она.

Но улыбнулась — загадочно. И, черт возьми, девушка не играла!

Полуянов стал волноваться. Вот так номер! Тихая библиотекарша Надюша, кажется, наставила рога — ему. И это Диме не понравилось. Очень не понравилось. Глухая ревность затопила его.

— Значит, не скучала… — пробормотал он. И понимал, что своими репликами только теряет лицо, но остановиться не мог. — Вот откуда наезд, что эсэмэсок ей мало. Рыльце-то в пушку! Ну и как он в постели?

— Ах, Дима, что ты все на секс переводишь? — досадливо вскрикнула Надежда. — Не спала я ни с кем!

Голос подруги звучал искренне, и у Полуянова чуть отлегло.

— А о чем тогда речь? — успокоенно и даже самодовольно проговорил он. — Флиртовала с кем-то? Целовалась на День независимости на черной лестнице? У тебя в зале новый красавчик-доцент появился?

Никак Дима не мог избавиться от снисходительности по отношению к Надюхе, младшей своей подружке с детских лет, всю жизнь смотревшей на него чуть не как на бога.

— Ох, Дима… — вздохнула девушка: будто устала от непонимания, будто говорила с дефективным.

— Слушай, Надька, а давай лучше для начала поедим, а? — сменил тему Полуянов. — Хоть что-нибудь у тебя похрустеть-то имеется? А то у меня организм уже третий день на одном кофе работает.