Мрак

— А что там за огонек?

Ветер ревел, сек лицо колючими песчинками. Град непостижимо быстро перешел в ледяную крупу. Слова срывало с губ и уносило. Ховрах повернулся, больше похожий на заиндевевшего медведя, чем на человека:

— Ты что-то видишь? Где?

Мрак едва услышал за ревом ветра, указал рукой:

— Вон там.

— Не может быть... А меня все чегой-то налево тянет. Но раз уж у тебя такие глазищи, то давай туда. У меня уже суставы лопаются как сосульки.

За поворотом скалы ветер чуть утих, свистел наверху, а сзади выл отчаянно и слышно было как скребет когтями гранитную стену. Впереди мелькнула красноватая искорка, снова пропала. Ховрах воскликнул:

— Мы спасены!

— Это в самом деле факел? — крикнул Мрак недоверчиво. Он не чуял за ураганным ветром запаха горящего дерева. — Кому это сигнал?.. Нас никто не ждет! К счастью.

Скала поднималась выше, укрывая их от ветра. Злой рев раздраженно и разочарованно удалялся. Теперь оба видели вдали крохотную избушку. Из трубы пытался выбраться крохотный дымок, его сразу срывало ветром, разметывало в клочья. В двух окошках был слабый свет. А на самом краю пропасти вздымалась на трех деревянных столбах небольшая вышка. На ней и полыхал багровый огонь, видимый издалека.

— Кому это сигнал? — повторил Мрак.

Он настороженно всматривался в странный домик, забравшийся так далеко от общего людского жилья, и этот огонь — сигнал. Ховрах угрюмо шел впереди, с пыхтением ломился сквозь встречный ветер.

— Кому? — повторил Мрак.

— Никому, — буркнул Ховрах, он даже не обернулся. — Здесь живет сумасшедшая.

— Сумасшедшая? А огонь почему? Он нам был кстати... Могли бы в потемках вверх тормашками в пропасть.

Он догнал Ховраха, вместе ломились через злой ветер. Ховрах проворчал с неудовольствием:

— Она была из знатной семьи. Не захотела замуж за того, за кого выдавали. Уговорилась с другим! Тайком построили тут избушку, тут встречались. Она приходила раньше, зажигала огонь, ибо он мог ускользнуть от своих только ночью. А когда подошло время ее выдавать за другого, они уговорились бежать. Она собрала свои платья и драгоценности, пришла, разожгла для него этот огонь... Тогда тоже была такая же темная ночь, буря, и она все подкладывала хворост, чтобы огонь был виден издалека.

Ховрах угрюмо умолк. Они уже приближались к домику. Мрак спросил осторожно:

— Что-то стряслось?

— Парень не пришел, — буркнул Ховрах. — Костер полыхал всю ночь. А на следующую ночь она снова разожгла. И на следующую... И так отныне делает каждую ночь.

Мрак зябко передернул плечами.

— Несчастная. И сколько так ждет?

— Кто знает? — ответил Ховрах глухо. — Когда я был маленьким, я уже видел этот огонь. А мне уже за сорок.

Бревна стены были черными, между ними забился снег. С края крыши свисали сосульки, сейчас промороженные, только сквозь щели в ставнях пробивался желтый живой свет. Ховрах зашел на крыльцо, достаточно высокое, чтобы зимой не занесло снегом, громко постучал.

Дверь скрипнула, Ховрах тут же втиснулся в узкую щель сразу всем грузным телом. Мрак поспешно шагнул следом, не следует выпускать теплый дух жилья. За дверью в сенях стояла со светильником в руке маленькая сгорбленная женщина. Мрака поразили глаза, сперва вспыхнувшие безумной надеждой, затем в них мелькнуло отчаяние, разочарование, боль, и лишь спустя несколько долгих мгновений женщина сглотнула комок в горле, сказала тихо:

— Входите... Кто бы вы не были, но все люди.

— Надеюсь, — пробормотал Мрак, — спасибо, этот огонь наверняка спас наши шкуры.

По очереди с Ховрахом отряхнули крупинки льда. Мрак потряс головой, во все стороны разлетелись крохотные льдинки. Женщина отворила дверь в комнату. Оттуда пахнуло теплом, Мрак сразу ощутил запахи смолистого дерева, что неспешно сгорает в очаге, но почувствовал и запах запустения, временности, словно женщина лишь переночевала здесь, а завтра уйдет дальше.

В комнате Мрак лучше рассмотрел женщину. Она была немолода, очень немолода. Он не вызвался бы сказать, сколько ей, ибо редкие из них годам к сорока перестают меняться, так живут до самой смерти, которая всем всегда кажется внезапной.

Глаза женщины были огромные, страдальческие, вспыхивающие то надеждой, ведь эти же двое как-то пробрались через метель, то снова становились испуганными: за этими не было погони, они могли ощупывать каждый камень, прежде чем поставить на него ногу...