Трое

– Да, сэр, конечно, я все сделаю, простите, что причинил вам столько хлопот…

– Отнюдь. Вы были совершенно правы. – Он снова протянул Коэну руку. – Спасибо, что посетили меня. Всего вам хорошего.

На пути обратно Борг был уже далеко не так вежлив, как раньше. Он молча сидел на переднем сидении, посасывая сигару и нервничая. В аэропорту ему удалось остаться на пару минут наедине с Дикштейном.

– Если ты еще когда-нибудь отколешь такую хохму…

– Это было необходимо. И заняло меньше минуты. Почему бы и нет?

– Потому, что половина моего гребаного департамента работала весь день, чтобы обеспечить эту минуту. Почему ты просто не ткнул пистолетом ему в башку или не сделал чего-то подобного?

– Потому что мы не варвары.

– Это мне уже говорили.

– Говорили? Плохой признак.

– Почему?

– Потому что ты не должен слышать такие слова.

Объявили посадку на их рейс. Поднимаясь по трапу рядом с Козном, Дикштейн понял, что их отношения с Боргом постиг крах. Они всегда общались подобным образом, подкалывая друг друга и всаживая шпильки, но до сих пор в подтексте чувствовалось, может, не столько привязанность друг к другу, сколько уважение. И теперь оно исчезло. Борг был настроен откровенно враждебно. Отказ Дикштейна выйти из дела – лишь часть его общего неповиновения, которое не могло быть больше терпимо. Если Дикштейн собирался продолжить службу в Моссаде, ему предстояло сместить Борга с поста директора – больше в одной организации сосуществовать они не могли. Но это его не особенно волновало, потому что Дикштейн собирался уходить в отставку.

Во время ночного полета обратно в Европу, Коэн выпил порцию джина и уснул. Дикштейн перебирал в памяти все, что ему удалось сделать за последние пять месяцев. В конце мая он приступил к делу, не представляя, как ему удастся похитить уран, в котором нуждался Израиль. Он сталкивался с проблемами по мере их появления и находил для каждой решение: как найти данные об уране, какой именно груз украсть, как захватить судно, как скрыть участие Израиля в его похищении, как предотвратить сообщение об исчезновении урана, как умиротворить владельцев груза. Если бы с самого начала он попытался представить себе эту схему, он никогда не смог бы учесть всех сложностей.

Кое в чем повезло, а кое в чем нет. Тот факт, что владельцы «Копарелли» в Антверпене прибегают к услугам еврейского агентства, было удачей, как и существование груза урана для использования с неядерными целями и переброска его по морю. Не повезло ему, главным образом, со случайной встречей с Ясифом Хассаном.

Хассан – это муха в молоке. Дикштейн не без основания был уверен, что отделался от хвоста, когда вылетел в Буффало на встречу с Кортоне, и с тех пор его вроде бы больше не засекли. Что не означает, будто они бросили это дело.

Стоило бы уточнить, что им удалось узнать до того, как они потеряли его.

Дикштейн не увидит Сузи, пока со всеми этими делами не будет покончено, за что он также должен благодарить Хассана.

Если он рискнет показаться в Оксфорде, Хассан, конечно, тут же заприметит его.

Самолет пошел на снижение. Дикштейн пристегнул ремни. Все сделано, схема разработана, все меры приняты. Карты выложены на стол. Он знал, что у него на руках, он догадывался, какие карты у его противников, а они знали кое-что из его взятки. Оставалось лишь начать игру, исхода которой никто не взялся бы предсказать. Он хотел бы более ясно предвидеть будущее, он хотел, чтобы план был не так сложен, он хотел, чтобы ему больше не пришлось рисковать жизнью, и он жаждал, чтобы игра уже началась, дабы он перестал маяться ожиданием и включился в нее.

Коэн проснулся.

– Неужто мне все приснилось? – спросил он.

– Нет. – Дикштейн улыбнулся. Ему предстояла еще одна неприятная обязанность – напугать Коэна до полусмерти. – Я говорил вам, что это очень важное и секретное дело.

– Конечно, я понимаю.

– Вы не понимаете. Если вы обмолвитесь о нем кому-нибудь, кроме своей жены, нам придется предпринять очень неприятные шаги.

– Это что, угроза? О чем вы говорите?

– Я говорю, что если не будете держать язык за зубами, нам придется убить вашу жену.

Уставившись на него, Коэн побледнел. Через секунду он отвернулся и уставился в иллюминатор, за которым виднелись приближающиеся огни аэропорта.

Глава тринадцатая

Гостиница «Россия» была самым большим отелем в Европе. В ней было 5738 кроватей, десять миль коридоров и напрочь отсутствовали кондиционеры.