Один раз в миллениум

— Что-то произошло? — спросил Дронго.

— Они разрешили отпустить людей, — мрачно сообщил Шальнев, — в здании остались только мои сотрудники и несколько руководителей отделов.

— Ну и правильно, — сказала Линовицкая, — зачем людей мучить? Если они были уже не нужны, их следовало отпустить.

— Вы еще раз проверили все? — уточнил Дронго.

— Да. Прошли сверху вниз. Осмотрели все — шкафы, ящики, где можно было бы спрятать девочку. В гараже все обыскали. Ничего.

— Понятно. Эдуард Леонидович у себя в кабинете?

Шальнев кивнул, разрешая им пройти. Он не стал

настаивать на пропусках, понимая, что сейчас не лучшее время демонстрировать свое служебное рвение.

В лифте Дронго, снова оказавшись рядом с Валентиной Олеговной, сказал, обращаясь к ней:

— Не знал, что следователи тоже любят французскую косметику. Или мне показалось?

— А вы считаете, что я не имею на это право? — нахмурилась Линовицкая.

— Наоборот. Я считаю, что это прекрасно. И мне приятно слышать, что вы узнали мой «Фаренгейт».

— Достаточно было войти с вами в лифт, чтобы почувствовать этот запах, — улыбнулась она, показывая ровные белые зубы.

Дронго знал, что она права. Привыкнув к «Фаренгейту», он покупал эту парфюмерию в больших количествах. Здесь были и лосьоны, которые употребляют после бритья, и дезодоранты, и мыло, и шампуни — все, что связано с гигиеной тела. Он любил «Фаренгейт», так точно отвечающий его внутреннему состоянию и настроению.

В приемной Нина говорила по телефону, одновременно что-то записывая в блокноте. Рядом с ней сидел майор Озиев. Очевидно, он очень устал за сегодняшний день, так как спал, прислонившись к спинке кресла. Услышав, что в комнате появились люди, проснулся и сделал попытку подняться. Он уже знал, что Линовицкая — сотрудник прокуратуры.

— Не вставайте, — попросила она. — Отдохните немного.

— Я после дежурства, — оправдываясь, сказал Озиев. — Мой друг поехал в больницу — у него жена рожает, вот мне и пришлось его подменить.

В кабинете Халупович разговаривал по телефону. Бозин, положив на стол небольшой диктофон, о чем-то расспрашивал Оксану Григорьевну. Элга и Фариза тихо переговаривались. Когда в кабинет вошли Дронго и Линовицкая, все умолкли, оглянувшись на них.

— Уже вернулись? — кивнул им Бозин. — Закончили разговор с этой соседкой?

— Да, — ответила Линовицкая, взглянув на Дронго.

Тот снова устроился на диване, который покинул

полтора часа назад.

— Есть что-нибудь новое? — спросил Бозин.

Линовицкая взглянула на Дронго. Тот по-прежнему

молчал.

— Практически нет, — ответила она. — Свидетельница не сказала ничего нового. Повторила то, что уже говорила мне, — она снова посмотрела в сторону Дронго, — если не считать ее гадания на картах, — не удержалась Линовицкая от сарказма.

— Она видела, что к Эдуарду Леонидовичу приходили в тот день пять женщин, — сказал молчавший до сих пор Дронго.

Халупович положил телефонную трубку. Нахмурился. Провел рукой по столу. И наконец, спросил:

— Откуда взялось пять? У меня были только три женщины. И эти трое сидят здесь.

— Вы же сами знаете, что это не так, — заметил Дронго, — иногда мы забываем об очевидных вещах.

— В каком смысле?

— А погибшую Елизавету Матвеевну вы не считаете?

— Верно, — после секундной паузы согласился Халупович, — я совсем забыл о ней. Значит, четыре.

— Вот видите, — печально сказал Дронго, — иногда мы забываем детали. А ведь секунду назад вы готовы были поклясться, что в вашей квартире были только три женщины.

— Это чисто механическая оговорка, — возразил Эдуард Леонидович. — Я имел в виду живых людей — тех, кого вы можете подозревать, — он взглянул на женщин и вдруг осознал, что сказал глупость. И поспешил исправиться: — Я имел в виду только гостей. О погибшей я и не подумал.

— Значит, ты считаешь, что убийцей твоей домработницы была одна из нас? — возмущенно спросила Оксана Григорьевна.

— Я так не говорил, — возразил Халупович, — я только сказал, что забыл о погибшей.

— Мы понимаем тебя, Эдик, — сказала мягкосердечная Элга. — Не волнуйся! Это не мы ее убили.

— А он думает, что мы, — не унималась Оксана. — Он действительно так думает.

— Я так не думаю! — неожиданно стукнул кулаком по столу Халупович. — И хватит меня дергать, Оксана. Я оговорился. Я только оговорился.