Барвинок распахнула глаза. Этот человек явно не шутит, вид у него слишком торжествующий, глаза горят победным восторгом, есть перед кем похвастаться. Мужчины без этого не могут… хотя и женщины, конечно, да, но мужчины все равно хвастливее, у них это от брачных плясок перед самками…
Олег проронил так же мирно:
— Ну хорошо-хорошо… Жареную оленину.
— Молоденького олененка, — сказал Остап деловито, — ребрышки?.. Филе? Грудинку? Заднюю часть?
Олег отмахнулся.
— Пусть будет грудинка…
— Хороший выбор, — согласился хозяин. — Ну да ладно, остальное добавим по своему вкусу.
Он протянул руки в сторону скатерти, сосредоточился, закрыл глаза. Барвинок замерла, страшась поверить в чудо, с минуту ничего не происходило, затем дружный вопль восторга вырвался у детей, хозяйка счастливо и гордо заулыбалась, Остап хвастливо подбоченился.
Вся скатерть оказалась заставлена серебряными блюдами, где горой громоздятся, распространяя одуряющие запахи, куски жареного мяса, на других — рыба, жареная, вареная и печеная, сыр, творог, широкие чаши с очищенными ядрами орехов, а в самом центре высится простой глиняный кувшин, но запечатан странной красной глиной с выдавленными знаками, от которых даже на Барвинок повеяло седой древностью.
— Удивительно, — пробормотал Олег, Барвинок видела, насколько он ошеломлен, — скатерть-самобранка… Я думал, перевелись совсем…
Хозяйка улыбалась, Остап сказал весело:
— Не новая, как видите, но и до ветхости еще далеко. Пожалуй, лет сто еще как-то прослужит. Даже если меньше, все равно хорошо!
Олег кивнул:
— Да, вам до конца жизни хватит. Да и детям перепадет!.. Повезло вам, повезло…
Он взял мясо, с удовольствием жевал, а Барвинок раздиралась от желания все попробовать и все понадкусывать, здесь же столько такого, чего никогда не видела. Это волхв к чудесному равнодушный, взял то, к чему привык, что знакомо, как можно быть таким равнодушным, это же просто превратиться из человека в чудовище…
— Рискуете, — заметил волхв, — такую ценность разве можно напоказ? Много найдется таких, кто захотел бы отнять.
— Она слушается только нас, — заверил Остап. — И все знают, что такие скатерти подчиняются только одному хозяину. Отнимать бесполезно… Попробуйте вот эту рыбу! Я не знаю, откуда она, и рыба ли это вообще, но пальчики оближете…
Олег сказал задумчиво:
— Чересчур хорошая жизнь часто портит характер, чересчур обильная еда портит желудок… Что делать? Увы, и тело, и душу с успехом исцеляют лекарства не только неприятные, но даже весьма противные на вкус.
Остап расхохотался:
— Верно!.. Но мы теперь путешествуем, как всегда мечтали. А эту жизнь не назовешь чересчур удобной.
Олег кивнул:
— Верно, по себе знаю. Вы многих угощали, верно?
Хозяин сказал гордо:
— Ни один не ушел от нас ненакормленным!
А хозяйка подбоченилась и тоже смотрела на Олега гордо и победно. У костра дети дурачились с огнем, бросая в него сухие ветки, Назар солидно останавливал, покрикивал, на взрослых внимания не обращал вроде бы, хотя Барвинок счастливо ловила на себе его жадный взгляд, еще полудетский и уже наполовину мужской.
Все казались заняты своим миром, все счастливо улыбаются с чашками вина в руках, везде полный покой и уют, как хорошо здесь, как замечательно…
Олег допил, бросил чашку, к негодованию Барвинок, за спину. Она взлетела высоко в небо, перевернулась несколько раз, блестя расписными боками, упала на землю и, к изумлению Барвинок, исчезла с легким хлопком.
Хозяин посмотрел на волхва с уважением.
— Ты многое знаешь про эту скатерть.
— Встречался, — обронил Олег.
Хозяин покачал головой.
— Мы уже лет двадцать ею пользуемся, но вот такое случайно открыли только в прошлом году. А раньше аккуратно складывали всю посуду обратно.
Горпина вставила строго:
— Я и сейчас детей приучаю ставить все на скатерть! Нечего разбрасываться. Нехорошо.
— Правильно, — одобрил Олег. — А то и простую посуду начнут швырять. Эх, хорошо у вас… но ехать надо. Дела-дела. Спасибо за царское угощение!
Остап развел руками.
— Жаль, не могу предложить вам и ночлег, разве что место на голой земле у костра… Увы, скатерть умеет только кормить.
Олег уже поднялся, сладко потянулся.
— Спасибо, — сказал он снова. — Так бы всю жизнь сидел с чашей вина у костра… скоро ночь, смотрел бы на звезды… Увы, надо!