Женщина заботливо скатала скатерть и унесла в повозку. Олег отправился к коням, они обнюхиваются и о чем-то негромко сплетничают, Барвинок обалдело смотрела вслед волхву.
Он не оглянулся, пришлось догнать, он поднял седло из высокой травы и сказал негромко:
— Поехали.
Она запротестовала:
— С чего вдруг? Скоро вечер, а я в темноте ничего не вижу. У меня, может быть, куриная слепота!
— Скорее, — определил он, — куриные мозги. К ночи как раз приедем в какое-нибудь село, переночуем под крышей.
— Можно подумать, — заявила она, — тебя пугают ночевки под звездным небом, ха-ха! Давай хоть после ужина?
Он сказал неумолимо:
— Ужина не будет.
Она широко распахнула глаза.
— Как это? Почему? Скатерть-самобранка подаст все, что нам восхочется!
— Что восхотят хозяева, — поправил он. — Но, увы, скатерть больше не подаст даже им. Но если хочешь, оставайся.
Он в самом деле взгромоздил седло на конскую спину и начал затягивать ремни. Злая, непонимающая и перепуганная, она таращилась в его спину, наконец потащила свое седло к лошадке. Сжалившись, он быстро оседлал и ее коняшку, хотел даже забросить в седло, но Барвинок гордо отказалась, а он, невежда, не проявил настойчивости, тупица, ничего не понимает, даже за ногу не подержал…
Красное солнце в самом деле сползает по вогнутой стене небосвода слишком быстро, усталое и распухшее, но кони после краткого отдыха с удовольствием разогнались во весь опор. Барвинок чувствовала, как слетают остатки раздражительности, волхв вообще строгий и собранный, словно никогда не устает.
Она спросила живо:
— Но что случилось? Почему так внезапно?
Он буркнул:
— Не хотел ставить их в неловкое положение.
— А в чем?
— Скатерть, — объяснил он. — Я видел, как скатерть превратилась в обычную. Больше волшебства от нее ждать не придется.
Она охнула:
— Ой… какое несчастье!
Он покосился на нее в удивлении.
— Правда?
— Ну да, — огрызнулась она. — А ты считаешь не так?
— Тысячи и тысячи людей, — напомнил он, — живут без всяких скатертей-самобранок. Многие вообще не знают, что такое скатерть… И, поверишь ли, счастливы.
Она сказала сердито:
— Не понимаешь, да? У них никогда и не было такой роскоши! А у этих было. И вот — потеряли. Разве не трагедия?
Он кивнул.
— Да, работать уже разучились. Теперь разве что милостыню просить… Или все же попробуют зарабатывать честно, как думаешь?
— Честно? — переспросила она. — Говоришь так, будто пользовались скатертью нечестно! Или у кого-то украли?..
Он отмахнулся.
— Да какая разница! Они пользовались магией, а это нечестно. И даже преступно. Я вообще мечтаю о таком времени, когда люди поумнеют настолько, что начнут всех колдунов и ведьм сжигать прямо на городских площадях, чтобы все видели!.. Правда, поумнеть мало, решимости бы побольше… А то понимать понимают, а сами клады ищут, древние гробницы раскапывают…
Она зябко передернула плечами.
— Такие ужасы рассказываешь. Надеюсь, такого никогда не будет.
— А я надеюсь, — сказал он со вздохом, — что будет… хотя и сам в это верю с трудом. Просто хорошо бы… Чтобы люди поняли, только трудом и талантом нужно добиваться всего на свете, а не проклятой магией…
— Она не проклятая, — возразила она живо, — это белая магия.
Его рыжие брови сошлись на переносице с такой силой, что могли бы раздавить корабль, проскакивающий между сдвигающимися скалами, такие где-то разбойничают в море.
— Глупости, — сказал он резко.
— Правда, белая! — сказала она горячо.
— Не бывает белой…
— Еще как бывает!
— …не бывает белой, — повторил он зло, — не бывает черной, серой или розовой!.. Вся магия — зло. И потому вся темная. И потому нужно изжить всю. Как эти бахвалились, что кормили всех встречных-поперечных! Как же, гостеприимство!..
Она возразила с сердитым непониманием:
— А что, не кормили?
— Да кормили, кормили…
— Так что плохого? В то время как другие стараются кусок прямо изо рта выхватить…
Он поморщился, во взгляде промелькнула некая беспомощность, Барвинок было прибодрилась, но Олег произнес тихо:
— Наверное, я сам виноват, заглядываю слишком далеко… Сейчас в самом деле надо бороться с теми, кто грабит просто и без затей… таких уйма.