Потом Петя, окончательно разлаявшись с родителями, ушел из дома. Ни с матерью, ни с отцом, ни с братом он не встречался довольно долго. Дела его шли хуже некуда, официальным местом службы Петра Попова считалась дворницкая. Жил он в съемной комнате, в жутком бараке, занимался фарцовкой и был вопреки всему счастлив.
Потом зимой его скрутил бронхит, перешедший в воспаление легких, выйти на работу Петя не смог, чемодан со шмотками остался непроданным, денег не было, и старуха, хозяйка комнаты, попросту вышвырнула квартиранта вон.
Первую ночь Петя, судорожно кашляя, провел на вокзале. Потом, заметив, что на него косо поглядывает милиционер, предпочел за благо уйти. День он катался в метро, по кольцу, изредка впадая то ли в сон, то ли в бессознательное состояние, но ночью подземка закрылась, и Петя вновь очутился на улице.
Стояла, как назло, не по-московски студеная зима. В огромном враждебном городе было лишь одно место, где Петю могли накормить, напоить чаем и уложить спать. Спотыкаясь о сугробы, парень пешком побрел к родителям, тяжелый чемодан с дефицитными шмотками он потерял по дороге. В тот день Пете было не до фарцовки, очень хотелось живым добраться до отчего дома.
Дверь открыл Миша, увидел брата и хмуро спросил:
– Чего надо?
– Вот, – прохрипел Петя, – пришел.
– И что дальше?
– Пусти переночевать.
– С какой стати?
– Это мой дом, – прошептал Петя.
– Нет, – отрезал Миша, – ты отсюда ушел.
– Мне плохо.
– Мне тоже, – парировал брат, – и маме, и папе.
– Я заболел, – кашлял Петя, – у меня воспаление легких.
– Ничем не могу помочь.
– Мне идти некуда, – молил Петя.
– Жил же ты где-то до сих пор! – не дрогнул Миша.
– Хозяйка меня выгнала!
– И почему?
– Деньги кончились, – честно ответил больной, – позови маму!
– Вспомнил, – злорадно усмехнулся Миша, – припекло, и пришлепал. А то, что нас опозорил, это как? Меня чуть из комсомола не исключили.
– Где мама?
– В командировке.
– А отец?
– Тоже.
– Ты один?
– Да.
– Ну пусти, Христа ради. Ей-богу, мне очень худо, и денег нет ни копейки, – чуть было не заплакал Петька.
Миша прищурился, потом запустил ладонь в карман, вытащил мятый рубль, сунул брату в руку и со словами:
– Больше ничем помочь не могу, – захлопнул дверь.
Петька посмотрел на желтую бумажку, хотел было вышвырнуть ее, но потом передумал и медленно пополз по лестнице вниз. Ноги не слушались, руки тряслись. Не помня как, он оказался на улице, прошел немного вперед, упал и заснул.
Очнулся Петя в чужой однокомнатной квартире и стал изумленно оглядываться. Не успел он сообразить, что происходит, как в комнату вошла девушка, полная, совсем не красавица, скорей наоборот, смуглянка со сросшимися слишком густыми бровями, и воскликнула:
– Ой, ты пришел в себя!
Спустя пять минут Петя знал все. На него, замерзающего в сугробе, наткнулась Алена Кречет, студентка пятого курса медицинского института, москвичка, счастливая обладательница собственной жилплощади. В прежние времена люди были более сострадательными, чем сейчас, о том, что в большом городе есть преступники, не задумывались. Вот Алена и кликнула соседа, тот помог донести исхудавшего Петю до кровати. Собственно говоря, это все.
Пете никогда не нравились толстые брюнетки, его тип женщин – блондинка с высокой грудью и аппетитной попкой. Алена совсем не походила на его идеал. Мало того, что у нее были кудри цвета вороньего крыла, а кожа напоминала спелый апельсин, так еще у девушки начисто отсутствовал бюст. Впрочем, природа компенсировала этот недостаток полными руками и слишком широкими бедрами.
Но у студентки-медички оказался веселый характер, она не была занудой, и Петька почувствовал себя хорошо. К тому же Алена оказалась очень хозяйственной. Петя понял, что нашел настоящее сокровище, пусть и не красавицу. Но ведь и алмаз похож на серенький, невзрачный камушек, сверкающим бриллиантом он становится только после соответствующей обработки.
Петька женился на Алене, она не побоялась связать свою судьбу с бездомным дворником, промышляющим фарцовкой. Жених не стал ничего рассказывать ей о своей семье, сухо бросил:
– Все умерли, сирота я.
Вскоре началась перестройка, массовое бедствие для миллионов советских людей, привыкших стабильно получать зарплату, а потом тихо стоять в очереди за колбасой, основным компонентом которой была туалетная бумага. Плохо стало всем, исключая узкую прослойку граждан, давно живущих по иным стандартам, настало время тех, кого в Советской стране называли фарцовщиками, цеховиками, валютчиками – в общем, подлыми спекулянтами, за которыми охотился всевидящий ОБХСС.[4]