Город принял

— Ты мне очень сильно надоел, поэтому я сейчас вернусь к себе и напишу в колонию письмо Дорогану и Сапогову. И поделюсь с ними всем, что ты мне нашептал в прошлом году. Глядишь, они тебя и встретят с цветами.

Как говорит наш шофер Задирака, это была езда «на грани фола». Но, судя по воплю, сразу упавшему на два децибела, вполне успешная.

— Не докажешь! Гад! Мент! Мусор проклятый! Выйду отсюда — не заживешься…

Тихонов громко засмеялся:

— Да ты совсем с ума сошел! А-а? Это ты мне, что ли, грозишься? Ну, дуралей! Последний умишко, я вижу, пропил. Когда же это я вас боялся, шантрапу? А ты дружков-то своих бывших опасаешься, похоже. А-а?

— Не дока-а-ажешь!! Не дока-а-ажешь!..

— Да что они мне, народный суд, что ли! Чего мне им доказывать? Они и так поверят. Они ведь знают — я не вру. Я ведь не вру, Серостанов?

И опять уровень шумов понизился вдвое. Тихонов твердо сказал:

— Рита, подойди к нему, перевяжи…

— Но он же… — неуверенно сказала врачиха.

— Подойди! — крикнул Тихонов и неожиданно мягко добавил: — Не бойся, Рита, перевяжи его. Он тебя сам боится. Ты ведь боишься, Михей? Смотри, Серостанов, не дай Бог, чтобы я ошибся…

Мы шли через двор обратно в дежурную часть: впереди на три шага, как разводящий, Тихонов, мы с Маргаритой следом. От всего виденного ее слегка пошатывало. Она вдруг остановилась, взяла меня под руку и, глядя мне прямо в глаза, сказала-спросила-взмолилась:

— Это же ведь ужасно?!

Я пожал плечами:

— Сэмуэл Беккет написал, что все мы рождены безумными, но некоторые такими и остаются.

Она махнула рукой и пошла дальше. А Тихонов, видимо слышавший разговор, громко хмыкнул и что-то стал насвистывать сквозь зубы. Когда мы поднялись на второй этаж, он на миг задержался и сказал мне:

— Если ты такой ценитель писательских афоризмов, прочти Рите и этот, — и кивнул в сторону плаката.

«Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд — даже самый грубый — возвышается до творчества».

Максим Горький

Капитана милиции Скуратова Анатолия Петровича, 1948 г. р. русского, образование высшее юридическое, старшего следователя Следственного управления ГУВД Мосгорисполкома, стаж работы — 7,5 лет, зачислить в адъюнктуру Высшей школы милиции МВД СССР с 15 ноября с. г.

Из приказа

15. Рита Ушакова

В оперативном зале около главного пульта сидела на стуле удрученная старушка. В теплом платке, плисовом полупальто и тяжелых войлочных ботах на застежке. Севергин разговаривал с кем-то по селектору, а старушка испуганно и озадаченно озиралась в этом странном помещении, набитом электроникой, светящимися экранами, беспрерывным перемигиванием разноцветных лампочек, оглушающим трезвоном телефонов, громкими командами и деловой суетой подтянутых, быстрых, ловких, пугающе вежливых офицеров. В старушке — в ее согбенной позе, отрешенности лица и бессилии вытянутых на коленях рук — было что-то абсолютно несовместимое с пружинистой атмосферой напряжения дежурной части, хлестким ее ритмом, слышной даже мне звонкой готовности к мгновенному ответному действию. В старушке было утомление временем и покорность неизбежному. Она была чем-то похожа на мою мать.

— А кто там участковый? — крикнул в селектор Севергин.

— Соломатин, младший лейтенант. Никакой управы на него нет! — доносился обиженный голос из динамика.

— Так. И что он, Соломатин?

— Сабля на стене, с гражданской еще, дареная. Можно сказать, наградная! А он прицелился: парень у вас озорной, не натворил бы чего… Притащил сам напильник и давай саблю стачивать… Ну, вернее сказать — тупить. А сталь хорошая, он весь потом залился, а пыхтит, усердие показывает… Два часа ее скоблил…

Севергин ухмыльнулся, но сказал очень строгим тоном:

— Все понял, пусть мне позвонит, передайте…

Посмотрел на меня, покрутил головой, будто воротник рубахи тесен, сказал задумчиво:

— Я как кит: горло с пятачок, а за день столько планктона наглотаешься…

— Жалуетесь? — спросила я.

— Не-ет! И с чем только не идут к дежурному. — Он кивнул на старушку, снял очки, долго тер стекла фланелькой, и глаза у него в это время были беззащитные, красные. — Вот бабуся получает телеграмму от сына: «Встречай внука, привезет жена сослуживца». Бабуся на вокзал, а поезд давным-давно пришел: телеграмму, оказывается, поздно доставили.