71  

Итак, метафора…

ПОБЕГ С ТОГО СВЕТА

Варецкий открыл глаза. Первое, что он услышал, когда очнулся, было незнакомое его уху слово «счастливчик». Дальше – больше:

– Повезло! Выкарабкался! В рубашке родился…

Так Варецкий узнал, что он пережил клиническую смерть после автомобильной аварии, в которой погиб его непосредственный начальник, первый и последний раз подвозивший захмелевшего Женю домой.

Варецкий вздохнул. Дышать было больно. Болело все. Вернее, болело даже то, чего не было. Больше у Варецкого не было правой руки. По локоть. Но он еще об этом не знал.

* * *

Всю жизнь Женя Варецкий был каким-то незаметным. Все в его жизни почему-то было связано с частицей «не»: не поступил, не закончил, не взяли, не женился, не смог, не состоял, не привлекался, не был… Слава Богу, Женя не знал иностранных языков, поэтому не знал и новомодного слова «лузер», которое часто произносила соседская дочка, студентка иняза, говоря о Варецком.

Варецкий работал мелким клерком в большой строительной конторе. Перекладывал бумажки из одной папки в другую, раболепствовал перед начальством, а по субботам ходил в стриптиз-клуб на шоу толстушек. Да, ему всегда нравились большие женщины…

* * *

– Евгений, вы были ТАМ! – пафосно произнес ампутировавший Варецкому руку хирург.

Женя кивнул.

– Вы что-нибудь видели?

Так много интереса к серой персоне Варецкого никто никогда не проявлял. Женя кивнул. Говорить он еще не мог.

– Крепитесь, Варецкий, набирайтесь сил: завтра к вам придут журналисты, реаниматологи, два физика из Академии наук, священник, теологи, астролог и работник ФСБ… Короче, будет импровизированная пресс-конференция. Расскажите, что было ТАМ. Все-таки четыре минуты клинической смерти – это рекорд для нашей больницы…

– Меня покажут по телевизору? – слова возникли сами собой. Кажется, Варецкий даже не шевельнул губами.

– Вот она жажда славы: чуть выжил, а уже хочется в ящик…

Доктор ушел. А Варецкий начал вспоминать все, что он слышал, видел или читал про клиническую смерть…

* * *

На шоу толстушек завсегдатаями были какие-то худосочные, щупленькие, вялые, практически мертворожденные мужчины. Высокий крупный Варецкий нескладно горбился за своим столиком, заказывал пиво, чипсы и смотрел… Он любил этих больших грузных невероятно сексуальных женщин. Когда их груди колыхались, как спелые дыни, когда их широкие тяжелые бедра вальяжно двигались в такт музыке, когда с них одна за одной спадали кружевные накидки, ночнушки, бюстгальтера-парашюты Варецкий просто сходил с ума от возбуждения, прижимался ребрами к краю стола, за которым сидел, и незаметно для окружающих соскальзывал потной ладошкой под нависший горячий живот, туда, где гнездился его пульт удовольствия. Правая рука замирала на вздыбившихся джинсах, словно успокаивала, нежно поглаживая голову слона:

– Тише, тише, друг…

Но когда выходила голубоглазая Лаура, огромная блондинка в платье горничной, в белом переднике из органзы, Варецкий неотрывно смотрел в ложбинку между сжатых корсетом упругих мячей, мысленно погружался лицом в ее декольте и умирал от нежности.

Женя никогда не говорил с Лаурой, не заказывал приваты, потому что стеснялся своей страсти и был жаден. Но в мечтах, в мечтах…

* * *

– Белый коридор. Вернее, не белый, а как бы… ну такой… из света что ли… А там… вдалеке… мужик… с добрым лицом… с бородой… в белых одеждах… с нимбом… и призывно так махал мне руками: мол, заходи…

– А потом? – пятнадцать пар глаз смотрели на Варецкого.

Одна медсестра прижимала платок к глазам: очень хотела, чтобы ее снял оператор первого канала. Она потом за этим оператором бежала до самых ворот и спрашивала: покажут ли ее по телевизору. Журналисты были с диктофонами. Хирург, ампутировавший Варецкому руку, лоснился от гордости и толкал в бок смущенного реаниматолога. Всем хотелось попасть в ящик…

– А потом? – снова повторил надоедливый журналист.

Варецкий вздохнул и неожиданно для себя выдал:

– А потом появилась лестница… как будто бы… вниз… и мужик этот добрый сказал: «Иди, не время еще»…

  71  
×
×