91  

– Черт! – крикнул Петя и болезненно сморщился. – Слушайте, а быстрее нельзя?

– Нет. Нельзя. Я объяснял и ему, и вам. Впрочем, еще не поздно отказаться. Григорий Всеволодович может уйти хоть сию минуту.

Петя метнулся назад, к палате, прошел несколько шагов, но остановился, махнул рукой, злобно выругался и ушел прочь, не попрощавшись.

К одиннадцати стало тихо. Больница засыпала. В палатах гасили лампы. В приемном отделении дремал за столом дежурный. Ночные санитары играли в дурачка.

Михаил Владимирович вышел во двор. Из-за того что Москва погружалась во мрак, ясными ночами звезды казались ярче. Такие звезды бывают только за городом, над чистым полем, над лесом. Полная розовая луна висела над головой. Михаилу Владимировичу всегда чудилось в ней одно и то же милое женское лицо. Луна для него была похожа на няню Авдотью Борисовну, конечно, не теперешнюю высохшую старушку, а какой она была когда-то, в его детстве. Круглые щеки, платок надвинут на лоб. Улыбка, особенная, таинственная, шепот, как шорох ночных листьев: «Сказку тебе, Мишенька? Ну, так и быть, слушай».

Михаил Владимирович вдохнул полной грудью чистый ночной воздух. Часов у него не было, однако время он отлично чувствовал. Без двадцати минут полночь. Пора.

В вестибюле его встретила Таня.

– Папа, куда ты пропал? Чекист беснуется.

– Ничего, подождет. Ступай в процедурную, приготовь капельницу с изотоническим раствором.

– Подожди, – Таня схватила его за руку, – ты можешь ответить мне на один вопрос, только не сердись, пожалуйста.

– Хорошо, Танечка, постараюсь.

– Я точно знаю, что ты ввел препарат Лидии Петровне. Я почти уверена, что есаула ты тоже спас именно таким образом. Неужели ты собираешься сделать вливание Кудиярову?

– Умница ты моя. – Михаил Владимирович тихо рассмеялся и погладил Таню по голове. – Зачем ты задаешь вопросы, если сама все знаешь?

– Папа, ты с ума сошел? Не делай этого, очень тебя прошу, ты потом не простишь себе.

– Разумеется, не прощу. Я все-таки врач, а не убийца.

– Если ты будешь вводить препарат ворам и убийцам, ты станешь как они. Неужели ты не понимаешь, стоит только начать, и они все захотят! Это не удастся сохранить в секрете. Представь, что получится! Повалит толпа чекистов, комиссаров, их жен, любовниц, родственников. Тебе будут грозить револьвером, подвалом Лубянки, пытками, и ты никому отказать не сумеешь.

– Да, мне это снится иногда. Один из постоянных моих ночных кошмаров в последнее время.

– И ты намерен превратить этот кошмар в реальность? Честное слово, лучше бы комиссар Шевцов перебил все твои склянки, лучше бы ничего не осталось от этих проклятых цист!

Она не кричала, но голос ее дрожал, глаза светились в полумраке, казались огромными и невероятно синими. Михаил Владимирович обнял ее, поцеловал в макушку, прошептал:

– Вроде бы взрослая, разумная, замужняя дама, сильный самостоятельный человек, так мудро воспитываешь Мишеньку, уже неплохо знаешь медицину. Ну, успокойся, посмотри на меня. – Он достал платок, вытер ей слезы.

Несколько секунд она молчала, шмыгала носом, хлопала мокрыми ресницами, наконец чуть слышно произнесла:

– Да, папа. Я поняла. Капельницу с изотоническим раствором.

Электричества в больнице ночами давно уж не было. В палате чекиста горели три керосиновые лампы, но, кроме того, на тумбочке стоял подсвечник в виде черепа, и в нем толстая церковная свеча. Кудияров лежал, скрестив руки на груди. В одном кулаке он сжимал статуэтку пеликана, в другом костяной кинжал со звездой. Остальные магические предметы были разложены на подоконнике. Койка стояла как раз напротив окна, и луна смотрела прямо в лицо Кудиярову.

– Я готов, профессор, – сказал он, не поворачивая головы.

– Хорошо, Григорий Всеволодович, только вы вот эти ваши важные предметы пока на тумбочку положите. Руки должны быть свободны.

Кудияров неохотно приподнялся. Покосился на профессора, пеликана поцеловал в клюв, звезду на рукояти кинжала приложил ко лбу и быстро прошептал что-то. Михаил Владимирович тактично отвернулся.

Вошла Таня. В руках у нее была банка капельницы. Профессор незаметно подмигнул ей. Таня закрепила банку на штативе у кровати. Кудияров осторожно повернул голову, искоса взглянул на мутную жидкость в банке и хрипло спросил:

– Все? Теперь можно начинать?

– К сожалению, пока нельзя.

– Как – нельзя? До полуночи семь минут! В чем дело?

  91  
×
×